Тайны Второй мировой - [140]

Следует отметить, что подобный отрицательный стереотип, как кажется, так и не появился у коллаборационистов-казаков, которые ориентировались на рейхсминистерство Восточных территорий, а не на вермахт, и никак не были связаны с заговорщиками 20 июля. Казаки даже разделяли некоторые политические ценности национал-социализма.

Коллаборационисты так и не смогли дать рационального объяснения, почему немцы почти до самого краха рейха не рассматривали их в качестве полноправных союзников. Уже в 70-е годы К. Кромиади пришел к весьма парадоксальному выводу:

«…Когда на политическом горизонте появился генерал А. Власов, Гитлер с упорством маниака продолжал быть нетерпимым по отношению к русским национальным формированиям, хотя тогда уже ясно и бесспорно в перспективе было поражение Германии. Очевидно, он думал, что, раз Германия проиграла войну, то пусть и Россия останется коммунистической, ибо после войны разбитая Германия скорее станет на ноги, чем коммунистическая Россия, если даже она выйдет из войны победительницей»^{530}. Трудно сказать, действительно ли Кромиади и кто-либо из его соратников именно так думали о мотивах действий фюрера в годы войны. Скорее можно предположить, что подобная оценка намерений Гитлера учитывала послевоенные события — «экономическое чудо» в Западной Германии и выявившуюся экономическую слабость СССР и стран Варшавского пакта, а также политическую нестабильность в ряде стран Восточной Европы (ГДР, Венгрия, Польша).

В целом, повторим, стереотип Германии и немцев у русских коллаборационистов во многих пунктах совпадал с действительностью. Это тем более удивительно, что их знакомство с немецкой жизнью было достаточно поверхностным и ограничивалось туристическими поездками в рейх и общением с немцами-переводчиками, поскольку подавляющее большинство коллаборационистов немецкого языка не знало. Данный опыт позитивного восприятия вчерашнего противника на поле боя не имел никакого продолжения и не вошел в русскую культурную традицию, поскольку с гибелью третьего рейха погибло и коллаборационистское РОД.

Довольно реалистический и положительный стереотип восприятия Германии и немцев служил до некоторой степени оправданием коллаборационизма. Однако параллельно сформировался отрицательный стереотип Гитлера и национал-социализма, имевших слишком много общих черт с новым противником — Сталиным и коммунизмом. Вспомним, как в романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» (1960) майор Ершов, возглавивший антифашистскую организацию в немецком лагере, размышляет о власовской пропаганде: «Власовские воззвания писали о том, что рассказывал его отец (об ужасах раскулачивания. — Б.С.). Он-то знал, что это правда. Но он знал, что эта правда в устах у немцев и власовцев — ложь. Он чувствовал, ему было ясно, что, борясь с немцами, он борется за свободную русскую жизнь, победа над Гитлером станет победой и над теми лагерями, где погибли его мать, сестры, отец». Точно так же участники власовского движения верили, что победа Германии над Сталиным покончит также с национал-социализмом, приведет к власти в рейхе «здоровые силы» заговорщиков 20 июля и обеспечит союз свободной России и свободной Германии. Россия при этом мыслилась ни коммунистической, ни капиталистической, но с сохранением основных демократических свобод. Ошиблись и ершовы, и власовцы. Что же касается казаков-коллаборационистов, то у многих из них присутствовало более глубокое родство с национал-социализмом. Отсюда идеал казаков Краснова, во многом скопированный с «государства Фюрера»: автономные казачьи области под протекторатом Германии Адольфа Гитлера, построенные на основах «вождизма», с казаками в качестве «высшей расы» (к казакам термин «унтерменш» не применялся) и «свободные от евреев». Этот идеал был столь же недостижим, как и власовский.

СОВЕТСКИЕ ВОЕННЫЕ ПОДВИГИ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ: ОТ МИФОВ ВОЙНЫ К МИФАМ ЛИТЕРАТУРЫ >{531}

В России в XX веке военная мифология была связана главным образом с двумя мировыми войнами. При этом между мифами Первой мировой и Великой Отечественной войны существует принципиальная разница. В 1914–1917 годах российская пропаганда акцентировала внимание на подвигах солдат и офицеров, которые спасли раненых товарищей или уничтожили несколько неприятельских военнослужащих, оставшись при этом в живых. Напротив, в 1941–1945 годах советская пропаганда делала упор на те подвиги, когда красноармейцы ценой своей жизни уничтожали врагов или обеспечивали успех своим товарищам. Мы рассмотрим в качестве образцов таких жертвенных мифов подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев во главе с политруком Василием Клочковым у разъезда Дубосеково под Москвой 16 ноября 1941 года, подвиг пяти моряков-севастопольцев во главе с политруком Николаем Фильченковым у селения Дуванкой 7 ноября 1941 года и подвиг рядового Александра Матросова у деревни Чернушки недалеко от Великих Лук 23 февраля 1943 года Их критический анализ приводит к выводу, что в действительности все эти подвиги либо вовсе не имели места в действительности, либо происходили совсем иначе, чем гласит официальная патриотическая традиция. При этом прослеживается трансформация мифов первых двух подвигов в художественной литературе — в очерке Александра Кривицкого «О 28 павших героях», поэме Николая Тихонова «Слою о 28 гвардейцах» и рассказе Андрея Платонова «Одухотворенные люди». Для сравнения привлечены материалы о мифологизированных подвигах периода Первой мировой войны — подвиге донского казака Кузьмы Крючкова, летчика Петра Нестерова и некоторых других, также отразившихся в художественных произведениях, в частности в романе Михаила Шолохова «Тихий Дон». Советские героические мифы также сравниваются с немецкими героическими мифами Второй мировой войны.