Тайны Востока - [6]

Незадолго до собора 1666 года, который должен был окончательно утвердить реформу, царь получил с Востока «Судебник» и «Чиновник всему царскому чину прежних царей греческих». Иными словами, он уже примерял древнюю корону византийских императоров и отрабатывал ритуал будущей коронации на византийский престол. Именно в его царствование все громче слышались призывы к борьбе с Османской империей, особенно из уст любимца царя, известного дипломата А. Л. Ордина-Нащекина, который в конце концов и настоял на союзе с Польшей против Турции.

Петр Первый уже с детства был ориентирован отцом на наследование византийского престола, и одним из основных направлений его внешней политики стала борьба с Турцией. Правда, после неудач с Азовом царь вовремя осознал, что Константинополь — мечта далекого будущего, и все свое внимание обратил на берега Балтийского моря.

Идея утверждения в южных морях с прицелом на византийский престол была положена и во внешнюю политику Екатерины, и ее царствование проходило в бесконечных войнах с Османской империей. Да, теперь Россия окрепла, и ей было вполне по силам снова водрузить крест над Святой Софией. Да вот только Европа была против и делала все возможное, чтобы не допустить Россию к Средиземному морю. «Отдать Константинополь России? — спрашивал Наполеон и сам же отвечал: — Никогда! Ведь это мировая империя!»

Павел I и Александр I были настроены куда менее решительно и проявляли известные колебания в восточном вопросе, но уже Николай I попытался разобраться с Турцией по-настоящему во время Крымской войны. Но и на этот раз его стремление натолкнулось на непреклонную волю Европы, для которой «больной человек», как называли Османскую империю, все еще оставался основным фактором европейского равновесия.

Запад очень боялся усиления России на Ближнем Востоке, где он и сам имел весьма серьезные интересы.

После поражения в Крымской войне, казалось, было покончено с мечтой о византийском престолонаследии. Ведь России было запрещено иметь на Черном море военный флот и базы, а поражение в войне и тяжелое экономическое положение привели к возникновению в стране революционной ситуации. И именно эта попытка овладеть Константинополем создала первую крупную трещину в российском государственном корабле.

Но гораздо хуже было все же то, что теперь политическое соперничество Востока и Запада начало переходить в конфронтацию. И, по словам Энгельса, вопрос теперь стоял так: «Он (панславянизм) ставит Европу перед альтернативой: либо покорение ее славянами, либо разрушение навсегда центра его наступательной силы — России». Вот так восточный вопрос дал повод врагам России и православия открыто призвать европейцев к уничтожению России во имя свободного Запада.

Однако Россия и не подумала отступаться от своей вековой мечты, и особенно выделялось в этом отношении царствование Александра II, когда идея византийского престолонаследия русским царем стала настоящей идеей-фикс русского общества. Тютчев, Аксаков, Достоевский, Катков, Самарин… «Рано или поздно, — повторял Достоевский, — но Константинополь должен быть наш. Это единственный наш выход в полноту истории!» Более того, в России стали поговаривать уже не только о Восточной православной империи, но и о всемирной христианской монархии, во главе которой должен стоять русский царь.

«Неужели правда, — с необыкновенным восторгом вопрошал Тютчев, — что Россия призвана воплотить великую идею всемирной христианской монархии, о которой мечтали Карл Великий, Карл Пятый, Наполеон, но которая всегда рассеивалась как дым перед волей отдельных личностей? — с не меньшим восторгом отвечая: — Да, конечно же правда!»

И это несмотря на то, что незадолго перед смертью Николай I заявил о том, что Крымская война раскрыла ему всю «ошибочность внешней политики», а Александр I весьма скептически относился к византийскому престолу и был твердым противников конфронтации с Османской империей.

Ну а что же Запад? Нравились ли ему подобные воззрения наиболее просвещенной части русского общества. Да, нравились, но отнюдь не ради их воплощения в жизнь (этого он бы никогда не допустил), а только как повод втянуть Россию в какую-нибудь очередную военную авантюру, что в конце концов и случилось в 1877 году. Восстания на Балканах в семидесятых годах XIX века с новой силой всколыхнули русское общественное мнение и оживили идеи панславянизма. «В опьяняющей атмосфере Московского Кремля, — писал М. Палеолог, — говорили лишь о Византии, Золотом Роге, Святой Софии, завещании Петра Великого и об исторической миссии русского народа». «Как русские, — восклицал на всю страну М. Погодин, — мы должны взять Константинополь для своей безопасности. Как славяне мы должны освободить миллионы наших старших единоплеменников, единоверцев, просветителей и благодетелей.

Как европейцы мы должны сохранить восточную церковь и возвратить Святой Софии ее вселенский крест. Все зовет Россию в Константинополь: история, обстоятельства, долг, честь, нужда, безопасность, предания, соображения, наука, поэзия…»

Русская армия и на самом деле смогла выйти к тем самым воротам Царьграда, на которых князь Олег некогда прибил свой щит. Казалось, еще немного — и сбудется вековая мечта русских царей! Но не тут-то было! Запад грудью встал на защиту Османской империи, Англия мгновенно двинула свой флот к Константинополю и, объявив мобилизацию, стала угрожать Москве войной. И снова Россия ушла ни с чем, поскольку воевать с Англией у нее не было сил…