Тайны Великой Скифии. Записки исторического следопыта - [5]

Типичнейший пример такому положению дел — восточные славяне, непосредственные предки русских. В начале нашей эры они, вместе с западными собратьями и, возможно, балтами прозывались венедами. Затем появился новый этноним — склавины. К IV веку восточная ветвь славянского рода стала носить другое имя — анты. Позже их величали полянами, древлянами, северянами, ильменчанами, полочанами и дулебами. А уж потом они назвались Русью. За неполное тысячелетие четыре совершенных переименования.

Причем наши пращуры все это время жили в непосредственной близости к цивилизованным римлянам, грекам и византийцам, благодаря трудам которых мы сегодня можем эти изменения отследить. А если бы предки, подобно восточным германцам, перемещались по Евразии на многие тысячи километров в период Великого переселения народов? Или вообще, как кочевники, меняли б раз в столетие страны и континенты? Сумели бы мы их узнать после очередной смены имени и территории обитания?

Посему немудрено, что по страницам учебников и академических трудов бродят народы, неизвестно откуда явившиеся и куда канувшие. Это вовсе не означает, что они сформировались позже остальных этносов или в самом деле куда-либо исчезали, но свидетельствует лишь об одном — их не сумели признать. Ученые-историки не смогли разгадать, какой этноним эти люди носили в прошлом или в позапрошлом веке и где они ранее жили.

В любом случае давайте договоримся, что сама по себе замена племенного названия не означает конец существования одного этноса, равно как и рождение другого. И признаем тот вполне очевидный факт, что имена народы меняют очень часто и новые зачастую ничего общего с прежними не имеют.

Поэтому этнонимы получаются своего рода историческими Миражами, вечно изменчивыми и нестойкими, тающими, как утренний туман, и постоянно ускользающими из рук исследователей Древности. Гоняться за ними и бесполезно, и глупо. Еще более нелепыми выглядят попытки некоторых историков или этнографов создать целые теории происхождения этносов на основе созвучия отдельных племенных названий. Например, таких, как имя восточных славян «анты» и легендарные «атланты». Или «этруски» — «русские».

Подобный способ творения этногенетических версий недавно встретился мне в писаниях одного самобытного ичкерийского историка, который, недолго размышляя, вывел предков британцев с гор Кавказа. В чеченском языке когда-то имелось слово «инглези», что означало «передовой отряд». Следовательно, по светлой мысли данного ученого мужа, некий боевой авангард армии гордых кавказских горцев в ходе Великого переселения народов покинул родные места, пересек весь континент, вышел на берега Ла-Манша, форсировал этот пролив и основал новую нацию — «инглези», они же англичане. К чему другие доказательства британо-чеченского родства, если так удачно совпали два слова!

Сила героического безумства

В 451 году от Рождества Христова на территории современной Франции, в прославленной винодельческой провинции Шампань, сошлись для решающего сражения две полумиллионные армии. Одной из них руководил римлянин, патриций и консул, другой — предводитель дикого кочевого племени гуннов. Именно здесь — в сердце Западной Европы, на Каталаунских полях решались в середине V века судьбы мира. Повернись события чуть-чуть по-другому, вполне возможно, что наш континент вместо привычных германцев, французов и итальянцев заняли бы совсем иные обитатели — народы, принадлежавшие к желтой, монголоидной расе, говорящие на иных языках, исповедующие экзотические религии и придерживающиеся странных, с нашей точки зрения, обычаев. Но какая сила могла сорвать неистовых азиатов с родных мест и бросить подобно туче саранчи на города и нивы дряхлеющего Старого Света? Что становится первотолчком любого варварского нашествия? С чего оно начинается? Как возникает тот энергетический импульс, который приводит в движение народы?

По данному вопросу существует несколько противоположных точек зрения. Первая теория, назовем ее для простоты экологической, утверждает, что народы заставляет пускаться в дальние странствия перемена привычных климатических условий. Погода на нашей планете подвержена существенным колебаниям. Периоды обледенения чередуются с глобальными потеплениями. Засушливые эпохи сменяются влажными. Соответственно пустыни превращаются в цветущие сады, солончаки становятся пресными водоемами. Ледники то подбираются к горам Кавказа, то отступают далеко на Север.

Ключевые преобразования ландшафта вершились не только миллионы лет назад, во времена динозавров, но и гораздо позже, на памяти ныне живущих народов. Достаточно сказать, что Азов (Меотида греков и римлян) за каких-нибудь два-три последних тысячелетия неоднократно менял свой статус: древние некогда считали его морем, иногда называли озером, порой именовали просто болотом. Арал, высохший буквально на наших глазах, — еще один яркий тому пример.

Когда наступал климатический оптимум и средняя температура градусов на десять превышала нынешнюю, очертания континента изменялись до неузнаваемости. Вся Западная Сибирь, возможно, обращалась дном Северного Ледовитого океана. Восточно-Европейская равнина становилась обширным озерным и болотистым краем, сходным видами с нынешней Карелией, где встречалось множество огромных водоемов размером с Ладожское озеро — остатки отступившего к полюсу ледника. Волга, как это ни покажется парадоксальным, скорее всего, впадала не в Каспий, а, соединяясь с Доном и Северским Донцом, несла свои воды через Азов в лоно Черного моря. Поэтому уровень Каспия снижался, Средняя Азия и Северный Кавказ сливались в единый и необъятный степной простор. На Севере от Уральского хребта оставалась лишь уходящая в заснеженные дали сурового океана гряда небольших островов, в то время как Южное Приуралье и Восточная Сибирь превращались в цветущую страну с благодатным климатом. И напротив, в периоды похолоданий практически вся Скандинавия, Европейская Россия, Сибирь и Дальний Восток оборачивались ледяной пустыней, непригодной для человеческого житья.