Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат - [39]

Вот и выходит, что в течение двенадцати — четырнадцати часов после того, как персонал обнаружил лежащего без сознания Сталина, он все это время находился без врачебной помощи. А когда с ним случился удар, неизвестно. Известно только, что спустя пятнадцать-восемнадцать часов после отъезда четверки его нашли в тяжелом, бессознательном состоянии. И если прибавить к этим двенадцати-четырнадцати часам еще несколько часов, то картина получается чудовищная — после такого тяжелейшего удара он длительное время находился без какой-либо врачебной помощи. Разве это не покушение на жизнь, спрашивает В. Аллилуев.

Сохранилась рукопись «Воспоминаний о болезни и смерти И. В. Сталина» крупнейшего советского терапевта А. Л. Мясникова, обнаруженная в архиве ЦК КПСС в годы горбачевской гласности, спустя четверть века после смерти этого выдающегося врача. «Поздно вечером 2 марта 1953 года, — писал А. Л. Мясников о тех днях, — к нам на квартиру заехал сотрудник спецотдела Кремлевской больницы: «Я за вами — к больному хозяину». Я быстро простился с женой, мы заехали на улицу Калинина, там ждали нас проф. Н. В. Коновалов (невропатолог) и Е. М. Гареев, и помчались на дачу Сталина в Кунцево (напротив нового университета). Мы в молчании доехали до ворот, колючая проволока по обе стороны рва и забора, собаки.

Наконец мы в доме (обширном павильоне с просторными комнатами, обставленными широкими тахтами; стены отделаны полированной фанерой). В одной из комнат уже был министр здравоохранения (новый — А. Ф. Третьяков; Е. И. Смирнов был еще в декабре снят в связи с ревизией министерства правительственной комиссией и перешел вновь в военное ведомство на прежнее амплуа начальника Военно-санитарного управления), проф. П. Е. Лукомский (главный терапевт Минздрава). Известные невропатологи Роман Ткачев, Н. Филимонов, Иванов-Незнамов — терапевт Лечсанупра Кремля.

Министр рассказал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер из охраны еще в 3 часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Был он без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал все дальнейшее время».

Однако вернемся к рассказу Светланы Аллилуевой.

— Я слушала, как в тумане, окаменев. Все подробности уже не имели значения. Я чувствовала только одно, что он умрет. В этом я не сомневалась ни минуты, хотя еще не говорила с врачами, — просто я видела, что все вокруг, весь этот дом, все уже умирает у меня на глазах. И все три дня, проведенные там, я только это одно и видела, и мне было ясно, что иного исхода быть не может.

В большом зале, где лежал отец, толпилась масса народу. Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного (академик В. Н. Виноградов, много лет наблюдавший отца, сидел в тюрьме) ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и шею, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни. Все делалось, как надо. Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было уже спасти.

Где-то заседала специальная сессия Академии медицинских наук, решая, что бы еще предпринять. В соседнем небольшом зале беспрерывно совещался какой-то еще медицинский совет, тоже решавший, как быть. Привезли установку для искусственного дыхания из какого-то НИИ, и с ней молодых специалистов, кроме них, должно быть, никто бы не сумел ею воспользоваться. Громоздкий агрегат так и простоял без дела, а молодые врачи ошалело озирались вокруг, совершенно подавленные происходящим. Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю. Где я ее видела?… Мы кивнули друг другу, но не разговаривали. Все старались молчать, как в храме, никто не говорил о посторонних вещах. Здесь, в зале, совершалось что-то значительное, почти великое, — это чувствовали все — и вели себя подобающим образом.

Тех «ошалело озиравшихся вокруг» молодых врачей в 1998 году разыскал корреспондент газеты «Комсомольская правда» Андрей Павлов. Владимиру Александровичу Неговскому было 89 лет, Галине Дмитриевне Чесноковой — чуть меньше. Журналист взял интервью у последних живых из тех, кто был на сталинской даче в Кунцеве 2–5 марта 1953 года. Оно появилось в газете 5 марта 1998 года.

Вспоминает Г. Д. Чеснокова:

— В ту ночь я дежурила во Второй градской больнице, оперировала больного. Операция была самой обычной, удалялся желчный пузырь. Я закончила все, но еще находилась в операционной. И вдруг ко мне подходят и говорят: «Галина Дмитриевна, вас срочно просят подойти…» Что, как, зачем? Молчат. Выхожу. Стоят двое милиционеров.

Они меня крепко взяли под руки и не отпускали, пока не вывели на улицу и не посадили в машину. Я даже не переоделась, на мне были халат, маска, шапочка. Спрашиваю: «Куда вы меня везете?» Молчат. А тогда многих врачей сажали, поэтому я подумала, что и меня взяли, как остальных.