Тайны тринадцатой жизни - [5]

Первые сведения

При царе Горохе велись самые активные работы по строительству крепостей, дворцов, храмов и колоколен, торговых рядов и смотровых башен, каменных палат и домов, мельничных плотин и дорог. Об этом свидетельствовали многочисленные высказывания старокачельцев, где в берестяных грамотах, где в исторических справках, где в отчётах архитекторов, сохранившихся в книжной палате или в архивах Дворянского собрания, так и в беседах граждан Старой Качели.

Михаил Михайлович Дубравин и сам не раз слышал высказывания людей разных сословий про тот или иной объект:

«Да эту мельницу ещё при царе Горохе строили, стоит ли поэтому удивляться, что плотину прорвало…» Но мнение людей чаще носило не ироничный характер, а уважительный: «Этот дворец строили при царе Горохе, стены у него такие крепкие, что они ещё не одну сотню лет простоят». Или так говорили: «Дорогу к Усушке выложили камнем ещё при царе Горохе, а она и поныне служит, не то, что теперь строят по принципу тяп-ляп и готово!..» По количеству ссылок на царя Гороха вполне можно было представить тот невероятный объём проделанных строительных работ при этом правителе.

Собирая все сведения в новую главу о царе Горохе, Михаил Михайлович радовался своему открытию и понимал, что Председателю такая глава придётся по душе. Возможно, желая прослыть в народе самым уважаемым Председателем, он тоже решится на гигантское строительство, дабы не ютился бедный старокачелец в ветхом жилье, а стал активно переезжать в новые и комфортабельные дома. Главное, по окончании работы, важно эту рукопись передать лично самому Председателю, а не его подчинённым, которые тут же усмотрят в предлагаемой Истории Старой Качели намёк на плохо организованную современную жизнь и тут же рукопись затеряют, а то и чего хуже удумают – самого автора обвинят в предвзятости и крамоле…

«Да, – задумался историк, – тогда не то, что гонорар, а, не дай Бог, общественную порку учинят».

Юридический казус

У новых старокачельцев, пришедших к власти, то ли со слухом было не всё в порядке, то ли с грамматикой… Во всяком случае, там, где некогда пролегал великий шёлковый путь, было построено государство, в экономическую основу которого устроители заложили великий шоковый путь. Может быть, по этой причине в Старой Качели сразу же была объявлена война букве Ё, как виновнице всех последующих бед, связанных с ошибкой в экономической программе. Согласно новому положению, писатель-историк Михаил Михайлович и вся писательская ассоциация лишались статуса государственной и становились организацией общественной. Обращаться в правозащитные структуры историк Дубравин не хотел, потому что, по его мнению, они защищали только правых, то есть полностью принявших нормы новой власти. А любой жалобщик на их незаконные действия расценивался как их антипод, то есть левый. В Старой Качели никакая власть не допускала левозащитных организаций, то есть организаций, защищающих права по-настоящему обиженных, а не изображающих из себя обиженных. «Парадокс какой-то получается», – думал историк. Когда он поделился своими соображениями с Юстинианом, то советник Председателя сказал следующее:

– Никакой ясности в дела текущие не может внести тлеющий папирус истории! – так говорил Юстиниан.

Потом советник Юстиниан послал его в Управу и снабдил историка привычным советом:

– Придёшь на Золотой двор, там Хренского спросишь.

С фонарём

Владлен Смычкин стоял на шумном перроне Лозанского вокзала с зажжённой керосиновой лампой, которую держал высоко над головой, чтобы её не задевали в великом множестве толкущиеся тут пассажиры. Лампа «Летучая мышь» была новая, только что купленная поэтом в хозяйственном магазине, где ему и заправили её исчезающим в стране керосином.

– Её при случае можно заправлять и соляркой, – пояснил словоохотливый продавец. – Я сам на ночную рыбалку с такой лампой люблю хаживать, с другой какой-то керосину не напасёшься. А ты, наверное, для дачи берёшь?

– Нет у меня дачи, – развёл руками Владлен. И рыбачить ночами мне не доводилось. Это я, брат, человека хочу искать. А если повезёт, то и несколько человек поискать попытаюсь. Помнишь, Диоген искал человека с фонарём при дневном свете. Он просто издевался над обществом, а я не такой. Я приключения ищу. Пойду с этим фонарём, так сказать, прямо в гущу народа. Скучно стало жить без хорошей, дружной компании, без вольных и беспечных молодых людей, без шумных застолий, без путешествий на чём попало и куда глаза глядят. Все стали нудными и замкнутыми, никого из прежних приятелей не вытащишь, деловые и зазнавшиеся – срам, да и только! – Смычкин даже сплюнул в сердцах.

– Ты прав, пожалуй, – поддержал Владлена продавец, мужчина молодых лет и такой же словоохотливый, как Смычкин. Только у покупателя волосы были льняные, а у продавца тёмные и с залысиной ото лба. Нос у покупателя был длинный и с горбинкой, а у продавца – толстый, грушевидный. И руки у них отличались.

– Перен, – продавец подал руку грубую, потемневшую от физической работы. – Пьер Никандрович, – широко улыбнулся покупателю и щёлкнул подтяжками.

Смычкин, – подал продавцу свою тёплую, пухлую руку покупатель. – Владлен Валерьянович, поэт.