Тайны Шерлока Холмса - [17]
Взяв черновик письма домой, я переписал его на бланке с собственным именем и адресом и опустил в ящик. До вечерней выемки корреспонденции оставалась еще уйма времени.
На следующий день, получив от доктора Росса Кумбса телеграмму с согласием принять моего пациента, я поймал кэб и отправился на Бейкер-стрит сообщить хорошие новости Холмсу. В суматохе, вызванной обсуждением плана предстоящих действий, я забыл расспросить друга о том, что на самом деле означала веточка мирта.
На следующий день мы сели на поезд, отправлявшийся в 10.48 с вокзала Ватерлоо. Холмс взял с собой саквояж с вещами, которые ему могли пригодиться в клинике. У меня в кармане лежала медицинская карточка с историей болезни мнимого Джеймса Эскота, заполненная мною накануне вечером.
Прибыв в Гилфорд, мы сели в экипаж и, миновав Лонг-Мелчет, приблизительно милях в двух от деревни, по правую руку от нас увидели высокую кирпичную стену, верх которой был утыкан битым стеклом.
– За этой стеной начинается территория клиники, – пояснил Холмс. – А сейчас, Уотсон, обратите внимание на железные ворота. Мы их вот-вот проедем. Это боковой вход. Слева от ворот, примерно посередине кирпичной опорной стойки, имеется пролом. Я его обнаружил, когда осматривал стену в свой предыдущий визит. Поскольку поддерживать постоянную связь с вами мне будет весьма затруднительно, предлагаю следующее. Мне нужно некоторое время, чтобы освоиться в клинике. Через три дня приходите сюда и осмотрите пролом. Я постараюсь оставить там записку для вас.
Высокие ворота были сделаны из толстых железных прутьев с заостренными, выгнутыми наружу верхушками, чтобы никто через них не перелез. Не ограничась этой мерой предосторожности, на ворота навесили тяжелую цепь с большим замком.
Чуть далее располагался главный вход – двухстворчатые ворота, которые сторожил смотритель. Услышав грохот колес, он вышел из примыкавшей к стене будки, внимательно изучил наши бумаги и лишь затем пропустил нас внутрь.
От ворот гравиевая дорожка бежала между аккуратно подстриженными газонами, на которых кое-где росли одинокие деревья. По саду с печальным видом бродило несколько человек, насколько я понял – пациентов клиники. Кое-кто из больных сидел на деревянных скамейках, какие можно найти в любом городском парке. В это веселое солнечное июльское утро здесь царила атмосфера уныния, которую нагнетал весь облик клиники.
Лечебница представляла собой большое безобразное здание с четырьмя приземистыми башнями по углам, практически полностью увитое плющом, которому этот дом скорби и был обязан своим названием. Окна едва угадывались в густой массе темной листвы, отчего создавалось впечатление, будто дом смотрит на вас с недоверчивым прищуром.
Экипаж остановился у крыльца, мы вышли. Холмс тут же принял облик человека, страдающего жестокой меланхолией. Как я не раз упоминал прежде[19], мой друг был великим мастером перевоплощения, хотя теперь ему и не понадобилось нацеплять на себя парик или приклеивать накладные усы. Низко понурив голову и придав лицу несчастное выражение, сыщик, шаркая ногами, медленно поднялся по ступенькам – олицетворение глубочайшей депрессии.
Я позвонил в дверь. Открывшая на звонок служанка провела нас через зал, отделанный панелями из темного дуба, в кабинет на первом этаже, окна которого выходили в сад перед домом. В кабинете нас уже ждал доктор Росс Кумбс. Встав из-за стола, он пожал нам руки.
Это был седовласый джентльмен с благородными чертами лица. Однако в манерах его угадывалась нервозность, показавшаяся мне странной для человека его положения.
Впрочем, главенствовала и, несомненно, заправляла всем в кабинете доктора Кумбса дама лет сорока пяти, с черными, едва тронутыми сединой волосами, собранными в шиньон, которую он представил нам как миссис Гермиону Роули, сестру-хозяйку клиники.
В молодости она, надо думать, была невероятной красавицей. Да и сейчас оставалась весьма привлекательной. Когда мы вошли, она воззрилась на нас огромными черными блестящими глазами. Ее взгляд был пристальным и словно пронзал насквозь, отчего создавалось впечатление, будто миссис Роули способна прочесть наши мысли. От этого взгляда мне стало не по себе.
Эту особу окружала аура такой мощи и власти, что рядом с ней все как будто бы становились меньше, ничтожнее.
Весьма тяготясь ее обществом, я изложил, не без запинок, историю болезни «мистера Джеймса Эскота», которую придумали мы с Холмсом, после чего передал медицинскую карточку своего «пациента» доктору Россу Кумбсу.
К этому моменту я уже сумел взять себя в руки и потому твердым, не терпящим возражений тоном в заключение произнес:
– Я должен настаивать на своем праве видеться с пациентом всякий раз, когда сочту это нужным. Весьма вероятно, может возникнуть необходимость обсудить с ним кое-какие срочные семейные дела.
Эту уловку Холмс придумал на тот случай, если ему откажут в любых свиданиях, как это случилось с полковником Уорбертоном.
– Не имею ничего против, доктор Уотсон, – согласился Росс.
