Тайны сердца. Загадка имени - [48]

Доминика с недоумением посмотрела на свою четырнадцатилетнюю дочь. В ответ Эписен сказала:

– Я знала, что он меня ненавидит. Ты это подтвердила. Но ему неизвестно, что я ненавижу его еще сильнее. Я опережаю его на несколько саженей.

– То, что он испытывает к тебе, родилось одновременно с тобой.

– Это невозможно измерить временны́ми категориями. Что касается твоей подруги, то я нахожу ее как минимум странной.

– Ее предательство очень глубоко меня ранило.

– «Предательство» – чересчур пафосное слово. Скажем так: по отношению к тебе она вела себя лицемерно.

– Что ей мешало открыть мне правду?

– Мне казалось, она хотела посмотреть, к чему это приведет. Ну и намудрили! Так или иначе, бери пример с Рен: дважды – двадцать лет назад и вчера – она дала ему отпор. Почему у тебя не сработал этот инстинкт?

– Потому что тогда у меня не было бы такой невероятной дочери, моя радость.

«Бедняжка, она и впрямь так думает! – мелькнуло в голове Эписен. – Интересно, до каких лет мне придется ее опекать?»

Доминика поселилась в своей бывшей девичьей комнатке, а Эписен с первого взгляда влюбилась в чердак, куда втащили кровать и письменный стол. Старики, счастливые оттого, что могут общаться с дочерью и внучкой, за ночь помолодели лет на пятнадцать.

И началась новая жизнь.

По утрам Эписен ходила в коллеж и вскоре стала там знаменитостью. Она блестяще успевала по всем предметам и пользовалась всеобщей популярностью. Если бы ее одноклассникам кто-нибудь рассказал, что в своем парижском коллеже она отказывалась перемолвиться с кем-то хоть словом, они бы не поверили.

После уроков она звонила адвокату и узнавала, на каком этапе находится дело о разводе. Процесс по вине ответчика двигался крайне медленно. Наконец адвокат Клода заявил, будто швырнув им кусок:

– Моему клиенту наплевать!

Эписен ответила, что ее это не удивляет, однако ее мать не разделяет такую точку зрения. Она позвонила Рен Клери и самым что ни на есть естественным тоном попросила ее дать показания.

– Можете на меня рассчитывать, – заверила дама.

Когда Доминика возвращалась с работы, Эписен подсовывала ей бумаги, которые та подписывала, едва просмотрев. Но избежать очной встречи было нельзя. Эписен сопровождала мать и не отходила от нее ни на шаг. Вид Клода вызвал у них шок: за восемь месяцев он одичал настолько, что его невозможно было узнать. Успешный, смотревший когда-то на всех свысока бизнесмен теперь превратился в жалкого, сникшего субъекта с потухшим взором. Доминика потупилась.

– Как ты ловко устраиваешь все с разводом, – заметил он. – И вообще, в прекрасной форме.

– Это мы устраиваем все с разводом, – ответила Эписен. – Я тоже с тобой развожусь.

По решению суда Клод оставлял жене и дочери все, что имел. «Это не развод по взаимному согласию, – заявил адвокат, – а развод-завещание. Мой клиент завещает вам все еще при жизни».

«При жизни» следовало понимать почти буквально. Клод Гийом практически не принадлежал к миру живых. Руководство «Терраж» он доверил своему коллеге, человеку осмотрительному и дальновидному, который великолепно справлялся с ролью вице-президента.

Доминика и Эписен заехали на улицу Бургонь за своими вещами. Квартира была страшно запущена, казалось, здесь проживает бомж в состоянии глубокой депрессии. Хозяин явно вылезал из кровати только ради того, чтобы впустить разносчика пиццы. Но похоже, к ней он почти не прикасался, повсюду валялись раскрытые коробки с остатками пиццы. Исходивший от них запах гнили и плесени нимало не смущал хозяина квартиры. Даже появление женщин не вызвало у него никакой реакции: Клод продолжал пустым взглядом смотреть в телевизор.

Застыв на пороге, пятнадцатилетняя Эписен подумала, что никогда больше не увидит отца. При этой мысли она испытала огромное облегчение.

Несколько месяцев подряд Доминика все никак не могла покончить с прошлым. Она продолжала пережевывать детали бракоразводного процесса. Ни с того ни с сего она задавала дочери такие вопросы:

– Почему тогда, пятнадцатого сентября, мой патрон не спросил у меня, действительно ли все так, как объявил ему Клод?

– Потому что Клод втерся к нему в доверие.

– А как Клод мог догадаться, что шеф не будет ничего проверять?

– Потому что ты была сдержанной и закрытой девушкой, с которой не просто поддерживать беседу.

– Почему у тебя всегда наготове верный ответ?

– Потому что, если посмотреть на все издалека, эта история шита белыми нитками.

Они больше не говорили «твой отец» или «твой муж», но – Клод.

– На латыни Клод означает «хромой». Противоположность тому, кто крепко стоит на ногах, – заметила Эписен.

Однажды, когда Доминика в очередной раз переливала из пустого в порожнее, дочь сказала:

– Давай сменим тему. Ты ведь выиграла процесс.

– Невозможно выиграть бракоразводный процесс. Это всегда утрата.

Эписен не была согласна с этим аргументом и стояла на своем:

– Не важно, что это была за партия. Все равно выиграла ее ты.

– Как ты можешь так говорить? Клод унижал меня двадцать лет.

– Нет, он тебя обманывал. А ты сама была слишком честна, чтобы заподозрить подобные махинации.

– Дело не только в этом. Я его любила. Как можно простить того, кого ты так любила, а он тебя использовал?