Тайны Ракушечного пляжа - [10]

Поднимаясь к выходу по слегка наклонному полу опустевшего лекционного зала, я обнаружила, что один мужчина еще не ушел. Он сидел в последнем ряду, возле самой двери. На нем была ярко-синяя спортивная куртка, и он ничем не отличался от обычного слушателя моих лекций. Мужчина немного по-свойски кивнул мне, и тут я поняла, кто это: полицейский, который сидел сзади, когда мы ездили в Тонгевик и я показывала, где находится скелет.

Он поднялся и двинулся по проходу мне навстречу, протягивая руку. Я переложила портфель в левую руку, и мы поздоровались.

— Ян-Эрик Лильегрен, полицейский, вы меня помните? Я и впрямь узнал тут много нового, — сказал он.

— Вы хотите меня допросить? — спросила я.

На самом деле меня несколько удивило, что полиция со мной так и не связалась. Я полагала, что им понадобится расспросить меня поподробнее. Не то чтобы я могла сообщить им что-то новое, но тем не менее. Ведь все-таки скелет человека обнаружила именно я, или, вернее, мой сын. А когда я показала останки полицейским, они меня даже толком не поблагодарили и больше ко мне не обращались. А теперь, стало быть, у меня на лекции, словно Коломбо, возникает этот Ян-Эрик Лильегрен.

— Вы вполне могли бы найти меня по домашнему адресу, — добавила я немного резко.

— Ха. Допросить? Нет, к черту это дело, я сейчас не при исполнении. Я просто приехал в город, зашел сюда почитать газеты и увидел объявление, что вы будете тут выступать. Вы в прошлый раз кое-что порассказали об этом. Было интересно.

— Вы узнали что-нибудь новое о том скелете? — спросила я.

— Да так, кое-что. Послушайте, здесь, наверное, сейчас будут запирать. Не могли бы мы пойти куда-нибудь поговорить или вы торопитесь домой к пацанам?

— Сегодня не тороплюсь. Они у отца.

— Вот как. Тогда пошли в «Таверну Мики».

— А что это такое?

— Одно заведение. Я всегда захожу туда, когда бываю здесь. У них дешевое пиво. Мне кажется, тут народ уже начинает нервничать. Пошли.

Я забрала плащ, и мы вышли в осеннюю темноту. Как и всегда в пятницу вечером, по Авеню большими компаниями шаталась молодежь. В проезжавших мимо машинах с опущенными стеклами грохотала музыка. Через двадцать минут мы уже оказались в «Таверне Мики» — кабачке весьма неопределенного профиля. Хозяева явно никак не могли решить, должно ли заведение походить на английский паб, швейцарскую альпийскую хижину или рыбацкий сарай в Бухуслене. Но пиво было действительно дешевое. Мы заказали по большой кружке крепкого и сели за столик у окна. Ян-Эрик Лильегрен рассказал, что живет на острове Чёрн, но периодически приезжает в Гётеборг.

— Я бы с удовольствием переехал сюда, но жена-то с сыном на острове, а мне бы не хотелось жить вдали от них, — сказал Ян-Эрик Лильегрен. — Ведь нет ничего важнее семьи. Приходишь домой с работы и видишь, как тебе рады, поужинаешь с ними, а потом слушаешь, как они дышат во сне. — Он тяжело вздохнул.

— Естественно, вам хочется жить вместе с семьей, — произнесла я с удивлением. — Почему бы и нет?

— Да потому что она меня вышвырнула. У нас тут был случай с одним парнем, которого вот так же выставили. Знаете, что он сделал? Нет, не знаете, потому что в газетах об этом не было ни слова. Совершенно нормальный парень, предприниматель, учил молодежь играть в волейбол. Он просидел в одиночестве на какой-то даче одиннадцать дней. Запасся едой и пивом и полностью изолировался. Потом взял штуцер, с которым ходил на лося, поехал домой к жене и всех перестрелял. Сперва детей — прямо в кроватях, потом бабу — на лестнице, а потом и сам застрелился. Страшнее зрелища я не видел. Тогда было невозможно что-либо понять. Все только руками разводили. Но теперь-то я все прекрасно понимаю. Прекрасно!

Он так резко взмахнул рукой, что фарфоровая уточка-солонка чуть не вылетела в окно.

— А я нет.

— Да, вы, женщины, наверное, не понимаете, насколько это тяжело. Пока, чао, мне с тобой больше не интересно, мы стали такими разными, пошел вон! Черт подери, я понимаю того парня. Семья — это святое. Ее нельзя просто так взять и разрушить.

— Я его совершенно не понимаю, — повторила я.

— Это потому, что вы — женщина.

— Вероятно. Жизнь многих мужчин держится на трех столбах: семье, работе и телевизоре. Стоит выдернуть один из них, и все рушится, — мудро заметила я. И тут меня внезапно осенила мысль. — Этот парень имеет какое-то отношение к скелету?

— Что? Да нет, он же старый.

— Неужели действительно пещерный человек?

— Ха-ха, нет, скелет не настолько уж стар.

— Так вы знаете, что это за человек?

— Не на сто процентов. Но довольно-таки точно. Вполне вероятно, что это женщина, которую разыскивали много лет назад. Кристина Линдэнг. Я тогда еще не начал работать.

— Когда она пропала? — поинтересовалась я.

— Об ее исчезновении заявили в ноябре 1972 года. Ее так и не нашли. До настоящего момента.

У меня заколотилось сердце.

— У моих знакомых в тот же год пропала дочка, — сказала я. — Ее нашли на том же самом пляже. Как вы думаете, тут есть какая-то связь?

— Не знаю, хотя вполне вероятно. Но это было настолько давно, что теперь едва ли можно что-нибудь узнать. Там под валунами имеется нечто вроде прохода, и если заползти слишком далеко, можно застрять. Зря вы позволяете сыновьям там играть.