Тайны Полюса - [39]

– И в один прекрасный кукла поняла, в чем дело. Желание стать актрисой было вовсе не ее мечтой, а мечтой девочки. А кукла как была, так и осталась девочкиной послушной игрушкой.

Едва Офелия произнесла последнее слово, как ее пронзила адская боль, такая сильная, что ей пришлось вцепиться в край сцены, чтобы не упасть вниз. Из носа брызнула кровь, запачкав губы и подбородок. Сила Фарука воплотилась в ударную волну. Он медленно распрямился во весь свой гигантский рост, и его лицо утратило бесстрастное выражение. Белые брови приподнялись, бледные глаза расширились, черты яростно исказились.

Но тут из-за кулис выбежал старый Эрик.

– Монсеньор, благоволите сесть, сейчас вы услышите новую вер-р-рсию сказки о кр-р-ривом бр-р-родяге! – объявил он так громогласно, что его «р» напоминали рычание.

Он схватил Офелию за руку, встряхнул, поставил на ноги и выволок со сцены.

Рабочие уже суетились вовсю, заново устанавливая большой белый экран. Эрик тащил за собой Офелию, которая еле передвигала ноги, путаясь в шарфе; она еще успела заметить искаженное яростью лицо Фарука за миг до того, как их разделил черный занавес.

– Да вы просто ненормальная! – проворчал в бороду старый Эрик, убедившись, что его никто не слышит. – Хотите навлечь громы и молнии на свою голову?

Сперва Офелия решила, что старик воспользовался удобным случаем в надежде взять над ней реванш. Но увидев, что он напуган не меньше ее самой, начала понимать: он, вероятно, спас ей жизнь.

– У меня все вылетело из головы, – пролепетала девушка, утирая сочившуюся из носа кровь. – Я и не думала, что эта история так его разъярит.

– Ладно, попробую отвлечь его, может, он забудет ваш дерзкий поступок, – буркнул старый Эрик, продевая руки в ремни аккордеона. – Главное, чтобы он не успел ничего записать в свой блокнот. А не то достанется всему нашему театру.

С этими словами он бесцеремонно затолкал Офелию подальше за кулисы, и едва девушку скрыла темнота, как завораживающий голос рассказчика утихомирил гомонившую публику. Растерянная вконец, Офелия стала на ощупь пробираться к выходу, только теперь начиная осознавать, что она наделала. И когда ее руки встретились с крепкими руками Ренара, вцепилась в них, словно в спасательный круг.

– Ну, кажется, на сей раз я и впрямь сделала глупость, – прошептала она.

– Вы все еще нуждаетесь в моих советах и суждениях, мадемуазель? Тогда послушайте мое суждение: вам срочно требуется совет. И вот мой совет: всегда прислушивайтесь к моим суждениям.

Гораздо позже, уже глубокой ночью, Офелия наконец вспомнила о Торне.

Свернувшись клубочком в постели, изнемогая от тропической жары, она безуспешно боролась с тоскливым страхом, таким сильным, что он, как это бывало на Аниме, передавался всему окружающему. Москитная сетка вздымалась, точно корабельный парус, вешалки шумно сталкивались и стучали в шкафу, очки прыгали по кровати, словно разъяренный краб, туфли яростно топали по ковру, а жалюзи сотрясались так, что иллюзорный солнечный свет, проникавший в их щели, то вспыхивал, то исчезал.

Офелия долго пыталась заснуть, но стоило ей закрыть глаза, чтобы положить конец этому переполоху, как перед ней всплывало разъяренное лицо Фарука, словно его образ запечатлелся у нее под веками. Она испачкала четыре платка, пока ее нос не перестал кровоточить, а тело все еще сотрясалось от мучительных нервных судорог. Девушка не постигала, отчего эта незамысловатая сказка так поразила Духа Семьи. Когда Фарук объявил, что история о кукле ему не нравится, ей показалось, будто он узнал в марионетках собственных придворных, и это привело его в раздражение. Но теперь ей стало ясно, что она жестоко ошиблась: в ее сказке крылось нечто другое. После злополучного представления Фарук заперся на последнем этаже своей Башни и с тех пор, как выразился его референт, изолировал себя от общества.

Офелия тоже оказалась «изолированной от общества», но по другой причине.

Вплоть до новых распоряжений она была объявлена персоной нон грата.

Ренар полночи провел у телефона, выслушивая и записывая все отмененные приглашения. Что же касается Беренильды, то она сурово, как никогда, разбранила ее, назвав наглой, глупой и неблагодарной девчонкой.

– Если мы лишимся покровительства нашего монсеньора, мы погибнем! – твердила она, прижимая руки к округлившемуся животу.

Офелия снова и снова думала об этих словах, и ей не под силу было утихомирить вещи в комнате. И только увидев, как яростно раскачивается трюмо, она вспомнила, что пропустила назначенную встречу с Торном.

Девушка вскочила. Из собственного зеркала она прежде уже не раз проходила в зеркало на двери гардеробной интендантства. Офелия погрузила руку в свое отражение и удивилась, не нащупав на другом конце никакой одежды. Это означало, что Торн оставил дверь гардеробной открытой и все еще ждет ее появления, несмотря на поздний час. Поколебавшись, она схватила очки, шагавшие боком, по-крабьи, через кровать, надела домашнее платье и ботинки.

Интендантство всегда было воплощением порядка: идеально ровные ряды папок, запертые на ключ шкафчики, этикетки на каждой дверце. Офелия решила, что ошиблась зеркалом, обнаружив в мигающем свете лампы сотни бумаг, разлетевшихся по комнате, как птички в вольере.