Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма - [11]

– Какими ветрами? – встретил его Лукашинский, широко раскрыв объятия (Редактор отметил, глядя на себя со стороны, что он хорошо говорит по-русски и голос у него приятный).

– Да вот, приехал навестить можно сказать однополчанина, – подкручивая лихой гусарский ус, ответил Лунин, – Тут у вас в казематах Раевский Владимир Федосеевич. Великой храбрости человек. Вместе со мной золотую шпагу за Бородино имеет… имел, – поправился он, – Вот к нему. Поддержать сидельца.

– Так давайте вместе, полковник, и пройдем к Раевскому. Не имел чести знать лично, но наслышан от братьев Кишиневской ложи «Овидий» о сем достойном муже. Он ведь в наши палестины из Петропавловки отряжен?

– Именно так. Пойдемте, майор. Вы, я смотрю, и за стенами этими в курсе всех новостей, – Лунин пропустил Лукашинского вперед.

– Сороки, сороки на хвосте носят, – со смешком ответил тот.

Они прошли в дальний конец крепости к внутреннему дворику, где размещались тюремные равелины. Если бы не солдат, постоянно сопровождающий их, и не серая тюремная роба на Лукашинском, можно было подумать, что это в гости к крепостному офицеру завернул его старый боевой друг, и они вспоминают дела давно минувших дней. Во внутреннем дворике Лукашинский поманил солдата:

– Слетай-ка, братец, к офицеру дежурному. Попроси от моего имени, чтоб он позволил господину Раевскому побеседовать с нами. Скажи, коли опасается, пусть еще одного солдатика отрядит тебе в подмогу. Да еще упреди вопрос его. Скажи, что мы тут, во внутреннем дворике, погуляем. За закрытыми воротами. Беги братец, – повернулся к Лунину, – Слышал я, братья в российских ложах готовили переворот. Да не удалось!

– Так, – горестно кивнул Лунин, – Россия кровью умоется, чую я. Множество достойных братьев под арестом и следственным делом. Все это последствия декабрьских выступлений. С моей точки зрения авантюрных и не подготовленных.

– А вы, Михаил Сергеевич? Вы-то зачем здесь еще? Вы ученик Великого Сен-Симона. Ваше место там, в Европах.

– Мое место вместе с мучениками. Кроме того, я в заговорах не замешан, и бежать мне резона нет. Зачем понапрасну честное имя марать, – он повернулся к подходящему к нему арестанту, – Вот, кстати, и Раевский. Вам, Владимир Федосеевич, что, так еще и не вынесли приговор?

– Нет, полковник! Представьте, нет! – весело ответил моложавый, судя по выправке, кадровый офицер в тюремной робе. – В Тирасполе не вынесли, в Петропавловской крепости не смогли, теперь в Замостье отправили, считают что тут судьи послушней. Четыре оправдательных приговора. Так-то вот! Господа. Осудить за то, что не видимо и не слышно трудно в нынешнее время. Хотя, может, я не прав. Вон сколько достойных офицеров и дворян под следствием и на юге и в столице после декабря, – он говорил охотно не из болтливости, а просто оттого, что появились слушатели.

– Вот познакомьтесь, господи Лукашинский, – Лунин кивнул в сторону бывшего майора, – можно сказать, старожил здешних мест. Уже четыре года в арестантской робе.

– Извините, господа, за глупый вопрос, но еще в Тирасполе я слышал легенду Замостья, – Раевскому не терпелось высказаться.

– Что вы имеете в виду? – Лунин подергал себя за ус.

– Еврейский свиток или жидовский секрет. Разве вы не в курсе, Михаил Сергеевич? – Лунин и Лукашинский переглянулись, а вновь прибывший узник продолжал: – Есть легенда, что когда на землях этих бушевала вольница Богдана Хмельницкого, и казачки с татарами резали шляхту и жидов, в Замостье стекались беглецы со всего воеводства, да и с соседних тоже.

– Это вы правы, – задумчиво подтвердил Лукашинский, – Тогда сюда набилось народу тьма. Замосць, – он назвал крепость польским названием, – в те времена равных себе не имела. Укреплена была высокой стеной и глубоким рвом. Шляхта тогда собрала много отважных воинов за этими стенами. Опять же вы правы, что все жиды с округи сбежались сюда. Кто со всем скарбом, а кто и хозяйство свое побросал, дабы жизнь спасти. Когда бунтовщики во главе с самим сыном Хмельницкого Тимофеем подступили к крепости, воевода приказал сжечь предместье, и крепость так и стояла посреди пепелища, – он одернул себя, – Так вы что-то хотели рассказать из легенд этого края?

– Да. Да, господа. Один из узников Трубецкого бастиона, предки которого были в числе тех татар, что были в отрядах Тимофея, рассказывал, будто его прадеду, который командовал сотней отчаянных рубак, был приказ найти одного еврея-каббалиста, который хранил чудесный свиток со знаниями древних.

– И что? – в голосе второго узника послышалась заинтересованность, – Он поведал, что за тайну хранил этот свиток?

– Нет, конечно. Среди татар и казаков ходила байка, будто старый еврей хранил секрет то ли эликсира жизни, то ли делания золота. Конечно, про золото верили больше. Потому искали с усердием. Главное же в том, что еврей тот укрылся в Замостье, и якобы потому и послал Богдан Хмельницкий своего сына с тридцатью пятью тысячами лучших бойцов штурмовать крепость, потому что про свиток знал.

– Обычная казачья байка, – ухмыльнулся Лунин, – таких в каждой станице штук пять бродит, а уж по татарским аулам и еще шибче заворачивают.