Тайны Петербурга - [28]

Для оценки бумаг и выработки «единых правил» организации российских масонов создавался особый комитет во главе, конечно же, со Сперанским! Ко времени деятельности комитета относится потрясающий документ, равного которому нет, пожалуй, во всей масонской истории. Это некий доклад на имя государя, где «всеподданнейше» излагаются «некоторые мысли относительно тех мудрых мер, которые Ваше Величество предполагаете употребить для устройства масонов». Доклад слишком обширен, чтобы цитировать его целиком, мы передадим его общий смысл и приведем несколько цитат.

Масонам предписывалось всячески способствовать установлению в Отечестве добрых нравов и искоренению нравов дурных. Что считать таковым, разъяснялось специальным полицейским (!) циркуляром. Масонскому руководству надлежало теснейшим образом сотрудничать с полицией, осуществлять надзор над всеми братьями и препятствовать «введению любых других обществ, основанных на вредных началах», то есть не санкционированных полицией лож и сообществ. Действия полиции в ложах следовало всячески скрывать от рядовых братьев и, тем более, от широкой публики, «чтобы только начальники ордена участвовали в этой тайне». Предписывалось как необходимое «установить масонство в первоначальной его чистоте», то есть отсечь от братства все, что не нравится полиции, а оставшуюся часть масонства объединить, образовав для этого «центр соединения». Этим центром «была бы ложа-мать, основанная в столице». Только у нее есть право учреждать новые ложи, «всякая же иная ложа… не должна быть терпима». Все это означает недвусмысленное намерение сделать из масонского братства отделение тайной полиции. Тут, как говорится, ни убавить ни прибавить…

Доклад анонимный, видимо, подпись не требовалась: Александр и так знал, кто его написал. А вот среди исследователей до сих пор не утихают споры: кто же автор этого документа? Молва приписывала его и Балашову, и Сперанскому, но оба категорически это отрицали. «Сей перл усердий канцелярских» написан изысканным слогом и, бесспорно, является шедевром бюрократической словесности. Это косвенно подтверждает правоту гипотезы об авторстве Сперанского. «Ех ungue leonem» («льва узнают по когтям»), — говорили древние. Что ж, если так, тогда именно ему принадлежит сомнительная честь первой попытки превращения России в полицейское государство с тотальным контролем населения «благодетельными мерами государственного надзора».

Комитет во главе со Сперанским успел еще принять в 1811 году «Основные правила» для масонов в России, где ложи делились на «терпимые и нетерпимые». Один из российских масонов емко охарактеризовал эти правила так: «Вводились новые устрожения, увеличивались прежние стеснения». Единственной разрешенной материнской ложей признавалась Великая Директориальная ложа «Владимира к порядку» во главе с Бебером, все остальные подчинялись ей. Почему именно она? Возможно, Сперанский и Балашов не хотели ссориться с могущественным Бебером. А может быть, они были уверены, что именно в беберовской ложе состоит сам государь. Кто знает, как развивались бы события дальше, если бы не «перемена фортуны». В феврале 1811 года Фесслера высылают из Петербурга в Вольск Саратовской губернии. Вспоминается Грибоедов: «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов…» (Пост профессора Академии Фесслер потерял еще раньше, в 1810 году.) В марте 1812 г. следуют опала и ссылка Сперанского.

Большинство братьев радовалось его падению, особенно ликовал Бебер, не любивший Сперанского за его амбиции и протекцию Фесслеру. История эта лишила Сперанского потенциальных союзников и увеличила число противников. А союзники в той ситуации ему бы очень пригодились. Последние месяцы 1811 года над головой государственного секретаря сгущались тучи. Недовольство его реформами ширилось во всех слоях общества. Сперанский этого не понимал, ибо, как писал Карамзин, «всегда был глух и туп [равнодушен] ко мнению общественному».

Дворянские верхи восстали против реформ Сперанского не только потому, что они вносили в традиционное патриархально-феодальное бытие России ненавистные им нормы права, то есть формировали в стране гражданское общество и власть закона. Часть своих установлений (а именно основы гражданского уложения) Сперанский разработал под влиянием Гражданского кодекса «антихриста» Наполеона. Дворяне сочли себя униженными и оскорбленными «экзаменом на чин», который был введен по инициативе Сперанского 6 августа 1809 года с целью поднять образовательный уровень российского чиновничества. Отныне каждый чиновник с VIII класса (из 14-ти) Табели о рангах должен был для получения чина либо представить свидетельство об окончании одного из российских университетов, либо сдать при университете специальный экзамен по естественным и гуманитарным наукам. Аристократия негодовала: что себе позволяет возомнивший невесть что о себе сын дьячка! Ропот нарастал, но это все были разрозненные выступления.

Наконец в бой вступила «тяжелая артиллерия». С теоретическим обоснованием дворянской оппозиции Сперанскому выступил Н.М. Карамзин — в то время популярнейший литератор, властитель дум юношества, признанный авторитет во всех изящных искусствах. В это время Николай Михайлович был придворным историографом, уже работавшим над «Историей государства Российского». Одним словом, истинная «совесть нации» (и, кстати, бывший масон!). В марте 1811 года он вручил Александру I свою «Записку о древней и новой России». Карамзин страстно и гневно обрушился на главную у Сперанского идею представительного правления, усмотрев в ней посягательство на святая святых — незыблемость самодержавия. Именно так: самодержавие должно быть не только вечным, но и незыблемым, вещал Карамзин, его не нужно облекать никакими законами, ибо «в России государь есть живой закон». Впрочем, он отвергал и вообще все нововведения Сперанского по принципу «Всякая новость в государственном порядке есть зло».