Тайны Петербурга - [25]

Молодой Сперанский разительно отличался от тогдашнего русского чиновничества. Выдающийся русский историк В.О. Ключевский писал о нем так: «Сперанский принес в русскую неопрятную канцелярию XVIII в. необыкновенно выправленный ум, способный бесконечно работать, и отличное умение говорить и писать. По всему этому, разумеется, он был настоящей находкой для канцелярского мира. Этим подготовилась его необыкновенно быстрая служебная карьера. Уже при Павле он получил известность в петербургском чиновном мире. По воцарении Александра он был переведен в новообразованный Непременный совет, где в звании статс-секретаря ему поручено было управлять экспедицией гражданских и духовных дел. Когда образованы были министерства, министр внутренних дел граф Кочубей переманил его в свою канцелярию с оставлением в прежней должности статс-секретаря при Государственном совете».

Между тем чиновничья карьера Сперанского складывалась блестяще. Все важнейшие проекты законов, изданных с 1802 года, были отредактированы Сперанским как управляющим департаментом министерства внутренних дел. В 1806 году Сперанский впервые был командирован с докладом к императору. Александр, уже знавший ловкого и расторопного статс-секретаря, был изумлен искусством, с каким был составлен и прочитан доклад. С тех пор они сблизились. Отправляясь на встречу с Наполеоном в Эрфурт в 1808 году, император взял с собой Сперанского для докладов по гражданским делам. В Эрфурте Михаил Михайлович, отлично владевший французским языком, сблизился с представителями французской администрации, присмотрелся к ним и многому от них научился. Сперанский был представлен самому Наполеону, который в знак приязни подарил ему усыпанную бриллиантами табакерку со своим портретом. Она потом сыграет в жизни Михаила Михайловича роковую роль…

Рассказывают, что однажды на балу французский император попросил у Александра «уступить» ему Сперанского в обмен на какое-нибудь герцогство или королевство. Это скорее всего исторический анекдот. А вот факт: Александр там же спросил Сперанского, как ему нравятся чужие края в сравнении с Отечеством. «Мне кажется, — ответил Сперанский, — здесь установления, а у нас люди лучше». «Воротившись домой, — заметил царь, — мы с тобой много об этом говорить будем». Очень характерный для Сперанского ход мысли: установления кажутся ему самым главным.

По возвращении в Россию Сперанский был назначен товарищем (заместителем) министра юстиции и вместе с императором начал работать над общим планом государственных реформ. Этот план отличался особенностями, тесно связанными с характером и складом ума его составителя. Александра подкупило обаяние блестящего ума Сперанского, «ума твердого и прозрачно-ясного, как лед, но и холодного, как лед же» (Л. Толстой).

Приведем еще одну цитату из «Войны и мира»: «Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла прийти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя все-таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли все то, что я думаю, и все то, во что я верю».

О невероятном уме Сперанского еще при его жизни ходили легенды. Известный деятель Александровской эпохи, «преданный без лести» Александр Аракчеев потом говорил: «Если бы мне треть ума Сперанского, я стал бы великим человеком». Громадный государственный ум не принес, однако, Михаилу Михайловичу ни счастья, ни признания. Он мог бы с полным основанием повторить слова средневекового философа Абеляра: «Логика разлучила меня с миром». Воистину горе от ума…

Сперанского редко понимали окружающие. Его почитали, им восхищались, но у него не было искренних друзей. Причиной тому был сам склад его ума. Мышление его сформировалось в упорной работе над отвлеченными понятиями, он привык с пренебрежением относиться к простым житейским явлениям. Это был один из тех сильных, но «перенапряженных» умов, которые, без устали все анализируя и абстрагируя, кончают тем, что перестают понимать конкретное. Он был способен к удивительно правильным политическим построениям, но ему плохо давалось понимание действительности. «Приступив к составлению общего плана государственных реформ, он взглянул на наше Отечество как на большую грифельную доску, на которой можно чертить какие угодно математически правильные государственные построения. Он и начертил такой план, отличающийся удивительной стройностью, последовательностью в проведении принятых начал. Но, когда пришлось осуществлять этот план, ни государь, ни министр никак не могли подогнать его к уровню действительных потребностей и наличных средств России», — писал В.О. Ключевский. План составлялся с необычайной быстротой: он был начат в конце 1808 года и в начале октября 1809 уже лежал на столе императора вполне готовый. Нечего и говорить, что этот план не мог быть осуществлен в полном объеме, по выражению Н.М. Карамзина, «…не быв нисколько рассчитан на наличные политические средства страны». Это была политическая мечта, одна из блестящих утопий, время от времени озаряющих небосклон российской политики.