Тайны Кремля - [9]

По мере нарастания такой тенденции становилось очевидным, что принимавшиеся ранее акты практически оказывались паллиативом. Лишь усложняли членившиеся, разраставшиеся органы исполнительной власти, делая ее все менее эффективной. Вынуждали к радикальной, всеохватывающей реформе, призванной изменить политическую систему страны.

В первых числах февраля 1935 года, именно тогда, когда подготовка договоров с Францией и Чехословакией вступила в заключительную фазу, основные принципы намечаемой перестройки и несколько расплывчатые сроки ее были сформулированы в речи Молотова на очередном Пленуме ЦК ВКП(б). И буквально сразу же, 6 февраля, оказались облеченными в законодательную форму — стали постановлением VII съезда Советов СССР.

Суть их сводилась к коренным преобразованиям по двум направлениям. Во-первых, в решительном отказе от изжившей себя «диктатуры пролетариата», переходе к народовластию, для начала чисто декоративному. Выражалась в «демократизации избирательной системы в смысле замены не вполне равных выборов равными, многоступенчатых — прямыми, открытых — закрытыми». Но чтобы новая процедура голосования не была воспринята как полный отказ от завоеваний революции, от социалистических идеалов, постановление предусматривало, во-вторых, направление — «уточнение социально-экономической основы конституции».

Явно подразумевая невозможность свести реформирование лишь к очередным поправкам по отдельным статьям основного закона, постановление потребовало «избрать конституционную комиссию, которой поручить выработать исправленный текст конституции». Время же, отводимое на такую работу, фиксировалось хотя и не конкретно, но все же достаточно определенно: «Ближайшие очередные выборы органов Советской власти в Союзе ССР провести на основе новой избирательной системы»[8]. Тем самым отрезались пути к затяжке решения, к отступлению от намеченной цели.

И дабы ни у кого не оставалось ни малейшего сомнения ни в неизбежности, ни в направленности грядущих серьезных перемен, задолго до подготовки текста новой конституции и ее утверждения, были отменены некоторые принципиальные классовые ограничения, введенные еще в период революции. 29 декабря 1935 года — для поступающих в высшие учебные заведения, техникумы и связанные с социальным происхождением абитуриентов, а 20 апреля 1936 года, по классовому положению, для казаков «в отношении их службы в Рабоче-Крестьянской Красной Армии»[9].

Объявляя о демократизации, подтверждая ее, Кремль апеллировал прежде всего не к населению Советского Союза, а к западным демократиям. Как бы давал им знать, что страна начинает меняться, что ее следует отныне воспринимать достойным и равноправным партнером. Ей теперь можно и должно доверять во всем, в том числе и в таком крайне серьезном для мирового сообщества вопросе, как создание системы коллективной безопасности в Европе. В возможности рассматривать СССР как союзника в борьбе с тоталитарными государствами — Германией и Италией.

Для советских же людей перестройка пока не сулила ничего существенного. Не вела к снижению инфляции, исчезновению дефицита продовольствия и товаров широкого потребления. Не означала обеспечения прав личности, о чем, впрочем, никто тогда еще и не помышлял. Более того, весьма симптоматично, совпала с нарастающей цепной реакцией следовавших один за другим громких, показательных политических процессов, втягивавших в свою пучину все большее и большее число невинных жертв. Изменения проявились в казалось бы явно малозначимом, третьестепенном — во вдруг начатой борьбе с левыми течениями в литературе и искусстве, решительном искоренении их.

Серия редакционных статей, появившихся в начале 1936 года в «Правде», в невиданной до того резкой форме осуждала, громила проявления «формализма» в балете, музыке, живописи, архитектуре[10]. Не столько продолжила, сколько завершила тот процесс, который был начат еще в 1932 году роспуском ставших одиозными крайне левых объединений писателей, художников, архитекторов, композиторов. Таких, как Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), Ассоциация художников революционной России (АХРР), Всесоюзное объединение пролетарских архитекторов (ВОПРА), Российская ассоциация пролетарских музыкантов (РАПМ), а вместе с ними и всех иных без исключения. Созданием в том же 1932 году «сверху» единых союзов заново, на принципиально новых началах и объединивших творческую интеллигенцию страны: советских писателей, художников, архитекторов, композиторов. Союзов, не только по форме, но и по сути слишком схожих с народными фронтами Франции и Испании, возникшими спустя лишь три года.

Подобная мера, вне сомнения, должна была, как и новая конституция, о которой пока не шла и речь, отразить переход Советского Союза на новый этап развития. Создать базу для последующей консолидации населения взамен прежнего, столь же навязываемого и поощряемого размежевания на основе «классовых» позиций, а заодно еще и искоренить даже в названиях общественных организаций слова, понятия, остававшиеся для некоторых (или многих?) ностальгическими — «пролетарский», «революционный». Ну а директивные установки — статьи «Правды» начала 1936 года лишь довершали идеологическую перестройку. Принуждали творцов отказываться даже от чисто внешних черт «левизны», называемой теперь «формализмом», ибо невольно та могла ассоциироваться со все тем же «духом Октября», духом разрушения.