Тайны кремлевской охраны - [65]

Ягода не мог поверить своим ушам: Сталин хочет пешком следовать за катафалком по улицам Москвы!

Новость о том, что Аллилуеву похоронят на Новодевичьем, была опубликована за день до погребения. Многие улицы в центре Москвы узки и извилисты, а траурная процессия, как известно, движется медленно. Что стоит какому-нибудь террористу высмотреть из окна фигуру Сталина и бросить сверху бомбу или обстрелять его из пистолета, а то и винтовки? Докладывая Сталину по нескольку раз в день о ходе подготовки к похоронам, Ягода каждый раз делал попытки отговорить его от опасного предприятия и убедить, чтобы он прибыл непосредственно на кладбище в последний момент, в машине.

Эти уговоры не имели успеха. Сталин то ли решил показать народу, как он любил жену, и тем опровергнуть возможные невыгодные для него слухи, то ли его тревожила совесть.

Пришлось мобилизовать всю московскую милицию и срочно вытребовать в Москву тысячи чекистов из других городов. В каждом доме на пути следования траурной процессии был назначен комендант, обязанный загнать всех жильцов в дальние комнаты и запретить выходить оттуда.

В каждом окне, выходящем на улицу, на каждом балконе торчал гепеушник. Тротуары заполнились публикой, состоящей из милиционеров, чекистов, бойцов войск ОГПУ и мобилизованных партийцев. Все боковые улицы вдоль намеченного маршрута с раннего утра пришлось перекрыть.

В три часа дня 11 ноября похоронная процессия двинулась с Красной площади. Сталин шел за катафалком, окруженный прочими «вождями» и их женами, но его мужества хватило ненадолго.

Дойдя до первой же встретившейся на пути площади, он вдвоем с начальником охраны Паукером отделился от процессии, сел в ожидавшую его машину и проехал окружным путем к Новодевичьему монастырю. Там Сталин дождался прибытия похоронной процессии.

«Наша детская беззаботная жизнь, полная игр, полезных развлечений, занятий и веселья, развалилась вскоре после того, как не стало мамы», — утверждала Светлана Аллилуева.

Сталин же, потеряв жену, которой очень не доверял в последнее время перед ее смертью (она могла крикнуть ему прямо в лицо: «Мучитель ты, вот ты кто! Ты мучаешь собственного сына, мучаешь жену… ты весь народ замучил!»), приобрел верного слугу — Николая Власика. После смерти жены семьей Сталина стали люди из охраны. Они были многофункциональны и беспрекословно подчинялись. Экономка Валя не только вела хозяйство, но и удовлетворяла самые интимные потребности вождя. Начальник охраны не только охранял доверенное ему высокопоставленное «тело», но и занимался организацией быта и воспитанием детей. В школу детей Сталина возили на машине в сопровождении офицеров охраны — И. И. Кривенко, М. Н. Климова и др. Светлане Аллилуевой начальник охраны запомнился надолго. «Приходится упомянуть, — писала она спустя годы, — Николая Сидоровича Власика, удержавшегося возле отца очень долго, с 1919 года. Тогда он был красноармейцем, приставленным для охраны, и стал потом весьма властным лицом за кулисами. Он возглавлял всю охрану отца, считал себя чуть ли не ближайшим человеком к нему и, будучи сам невероятно малограмотным, грубым, глупым, но вельможным, дошел в последние годы до того, что диктовал некоторым деятелям искусства «вкусы товарища Сталина», так как полагал, что он их хорошо знает и понимает. А деятели слушали и следовали этим советам. И ни один праздничный концерт в Большом театре или в Георгиевском зале на банкетах не составлялся без санкции Власика… наглости его не было предела, и он благосклонно передавал деятелям искусства — «понравилось» ли “самому”» — будь то фильм, или опера, или даже силуэты строившихся тогда высотных зданий…

Не стоило бы упоминать его вовсе — он многим испортил жизнь, но уже до того колоритная фигура, что никак мимо не пройдешь. В доме у нас для «обслуги» Власик равнялся почти что самому отцу, так как отец был высоко и далеко.

При жизни мамы он существовал где-то на заднем плане в качестве телохранителя, и в доме, конечно, ни ноги его, ни духа не было. На даче же у отца, в Кунцево, он находился постоянно и «руководил» оттуда всеми остальными резиденциями отца, которых с годами становилось все больше и больше…

Только под Москвой, не считая Зуба лова, где тихо сидели по углам родственники, и самого Кунцева, были еще: Липки — старинная усадьба по Дмитровскому шоссе, с прудом, чудесным домом и огромным парком с вековыми липами; Семеновское — новый дом, построенный перед самой войной возле старой усадьбы, с большими прудами, выкопанными еще крепостными, с обширным лесом. Теперь там «государственная дача», где происходили известные летние вечера правительства с деятелями искусства.

И в Липках, и в Семеновском все устраивалось в том же порядке, как и на даче отца в Кунцево: так же обставлялись комнаты (такой же точно мебелью), те же самые кусты и цветы сажались возле дома. Власик авторитетно объяснял, что «сам» любит и чего не любит. Отец бывал там очень редко — иногда проходил год, — но весь штат ежедневно и ежегодно ожидал его приезда и находился в полной боевой готовности… Ну а уж если «выезжали» из Ближней и направлялись целым поездом автомашин к Липкам, там начиналось полное смятение всех — от постового у ворот до повара, от подавальщиц до коменданта. Все ждали этого как страшного суда и, наверное, страшнее всех был для них Власик, грубый солдафон, любивший на всех орать и всех распекать».