Тайны Истинного мира - [13]

Я выглянула из-за полы шубы и натужно улыбнулась:

– Э-э-э, привет!

– Сомерсет Поганкин, да ты взрослеешь! – ласково пропела женщина, потрепав сына по вихрастой макушке. В первый раз видела подобную буйную радость родительницы, оттого что ее несовершеннолетнее чадо притащилось домой в компании незнакомой девицы.

– Ты привел с собой ужин?! – Неожиданно она жадно облизнулась, словно собиралась скушать меня прямо сейчас, не дожидаясь завтрака, который мне и так представлялся кошмаром наяву. Я обомлела, раскрыв рот.

– Так, хватит! – Сэм цепко схватил меня за руку и буквально затолкал во вторую комнату, оказавшуюся мальчишеской спальней. – Мама, даже не думай! Слышала?! Даже не думай, лучше сунь пальцы в розетку и подзарядись! – Он скользнул за мной и громыхнул старым, еще советского производства, раздолбанным шпингалетом.

– Я не ошиблась, она действительно назвала меня ужином? – уточнила я, бросая куртку на спинку сломанного компьютерного стула.

– Маш, ты не обращай внимания. – Он стянул с себя плащ, включил ночник и зачем-то полез под кровать. – Мама у меня немного нервная сегодня.

– Не обижайся, Сэм, но, по-моему, она просто не в своем уме. – Я села на краешек стула, потому как разместиться на нем с полным комфортом удалось бы едва ли, так сильно он шатался. – Слушай, Сомерсет, а какое у тебя отчество?

– Здышкович у меня отечество, – донесся до меня недовольный голос.

– Сомерсет Здышкович Поганкин. У твоих родителей отличное чувство юмора.

– У меня мама в юности очень Моэма любила, – пожаловался Сэм, перерывая многолетний хлам. Но тут же добавил: – Брату Николашке повезло меньше, его полное имя Наполеон.

– Да уж, хорошо, что твои родители не увлекались романами об эльфах, иначе бы вы оба попали… – Только и смогла протянуть я, разглядывая его ноги в разноцветных носках, торчащие из-под кровати.

Сэм натужно пыхтел, что-то старательно выискивая. Мальчишка то и дело выбрасывал на середину комнаты старые пыльные коробочки, еще детские туфли и даже пару грязных, вероятно, давно потерянных футболок. Но в помещении и без того царил художественный беспорядок, настоящий рай для убежденного неряхи. Большая хрустальная пепельница, полная окурков, испускала фимиамы табачного перегара. Две кровати стояли разобранными, и простыни на них сбились единым клубком с подушками и одеялами. С полок открытого шкафа сиротливо и убого свешивались рукава мятых рубашек и свитеров. На поцарапанном столе, призванным быть компьютерным, рядом с монитором теснились разноцветные кружки с засохшими пакетиками чая.

– Напрасно ты. – Сэм, наконец, вылез и громко чихнул от пыли, на рожках, слепленных из волос, повисла паутина. – Она сейчас дерганная, потому что давно не питалась.

В руке он держал кованый крест, украшенный драгоценным камнем на верхушке. Мальчишка обтер его о штаны и открутил кристалл, оказавшийся пробкой. Сэм чуть плеснул из своеобразного сосуда густой темной жидкости, подозрительно похожей на кровь, на косяк двери. Потом случилась совершенно неслыханная вещь – капли скользнули, образуя единую лужицу, и сами собой растеклись по притолоке.

– Что это? – промычала я, часто моргая. Очень хотелось верить, что мне почудилась странная метаморфоза.

– Кровь, конечно, – заявил Сомерсет, как нечто само собой разумеющееся, и капнул крови на подоконник. – Они не злые, конечно, но все-таки инферны. В общем, береженого бог бережет.

– Намекаешь, что с тобой я в полной безопасности, и ты не кинешься меня жрать?

Сэм кивнул.

– Инферны энергию сосут. Меня можешь не бояться, у меня на чужие волны аллергия с детства, так что я от солнца подзаряжаюсь. Конечно, когда совсем туго приходится, зимой там… но все равно теней много не выпьешь. Для здоровья, говорят, очень вредно.

– Зимой, говоришь? – я с опаской покосилась на заледеневшее оконное стекло в белых морозных узорах. – Кстати, кто такие инферны? Я так, для себя, чтобы в курсе быть.

– Черти. – Сэм изумленно моргнул, потом хмыкнул: – Извини, я забыл, что у тебя с памятью полный привет.

Сидя на шатком стуле, я разглядывала потолок спальни, оклеенный потемневшими полосатыми обоями, пыльную люстру с простым пластиковым абажуром и все-таки поинтересовалась:

– Что происходит?

– Мама никак не уляжется.

За опечатанной дверью комнаты тут же раздалось шебуршание, а потом мадам Поганкина, которая, похоже, караулила нас, заколотила в дверь и ласковым голосом поинтересовалась:

– Дети, а что вы там делаете?

– Мама, – отозвался Сэм, неожиданно хриплым подвывающим басом, – я сказал, что тебе ничего не светит! Иди спать!

Когда в коридоре, наконец, стихло, он вздохнул с облегчением:

– Слушай, Комарова, признайся, что с тобой случилось? Тебя по голове, что ли хорошенько ударили, когда ты от Зачистки неделю бегала?

– Откроюсь тебе со всей пугающей откровенностью. Я рассчитывала услышать от тебя, что со мной случилось, – честно призналась я, поерзав на стуле.

Несчастный уродец на колесиках жалобно треснул, и спинка провалилась вниз, превратив стул в табурет. Мы притихли, ожидая, ругани мамаши Поганкиной, но, вероятно, та уже мирно почивала. Надеюсь, не под дверью.