Тайны и герои Века - [21]
Но скромные уральские миллионеры иной раз любили пощеголять друг перед другом необычайными тратами. В Екатеринбурге, где более всего сосредоточились денежные магнаты, на провинциальной широкой улице можно было увидеть прекрасный дом в итальянском стиле, построенный итальянским архитектором, выписанным специально из Италии. Другой миллионер не остался в долгу и сейчас же выписал архитектора из Англии для постройки себе английского коттеджа. Но как владелец итальянского дома, так и владелец английского коттеджа раскрывали парадные двери только на приемы архиерея или губернатора, а в остальное время ютились с семьей на задворках, не имея никакой потребности к роскоши для себя и занятые лишь своими приисками и заводами. Это не мешало ему давать детям образование, посылать их за границу на изучение какой-нибудь специальности, но что сын, что дочка никогда не утрачивали ни в разговоре, ни, пожалуй, во внешности что-то уральское, самобытное, а также часто и своеобразного языка. Земства было богатое и очень деятельное. Миллионеры бывали членами земства или жертвовали для своего города на всякие культурные начинания. В Екатеринбург мы ездили на открытие нового театра, нисколько не хуже столичного, с тремя ярусами и обширным партером. Помню бал, который нам давал этот город, в ответ на прием в триста — четыреста человек, устроенный Екатеринбургу моим отцом до этого. После двенадцати часов ночи из зала собрания, где танцевала молодежь, открылись двери в другой зал с длиннейшим столом, ломившимся от горячих и холодных блюд. Посредине стола возвышалась какая-то ледяная глыба со свежей зернистой икрой, далее, на особом блюде, гигантская стерлядь, на серебряном подносе крупные раки и проч. и проч. в головокружительном количестве и разнообразии. Стульев не было, и я решила, что это ужин à lafourchette ввиду громадного наплыва публики. Ко мне подбежала жена городского головы, одна из хозяек приема, и осведомилась, чем меня потчевать. Я сказала, что очень люблю свежую икру и с удовольствием ее попробую. Та бросилась к икре и, к моему изумлению, всунула мне столовую ложку и глубокую тарелку, доверху полную зернистой крупной икрой. Отказаться невозможно, сплавить тарелку некуда, пришлось с трудом докончить до дна, но уже после икры я есть более ничего не могла и вообще на икру целый год смотрела с отвращением. Когда все основательно закусили и испробовали несметные разнообразие водок, вдруг торжественно открываются следующие двери и нас просят после закуски к ужину. Оказывается, по сибирскому обычаю после обильной закуски начинается настоящая еда в виде обеда или ужина. Я была прямо в отчаянии. Икра меня настолько насытила, что я не была в состоянии ничего проглотить, а тут мне подносят три супа на выбор и предлагают попробовать, какой вкуснее. Я взмолилась, к великому огорчению гостеприимной жены городского головы, которая не понимала, как это можно насытиться от какой-то глубокой тарелки икры. Но, увидев, что я отказываюсь серьезно, а не из желания поломаться, с сожалением отошла.
Сибиряки, такие нетребовательные для себя, имели размах большой, например, для украшения своего города. Они построили женскую гимназию до такой степени великолепную, что министр народного просвещения Кассо был при посещении ее недоволен, находя в ней излишнюю роскошь, ненужную и вредную для детей. Узнав, что пермский богач и благотворитель Мешков выразил желание пожертвовать деньги на университет в Перми, немедленно Екатеринбург стал хлопотать об открытии у себя Горного института. Тогда Мешков, помимо университета, стал отрывать огромный ночлежный дом с банями, пекарнями и дортуарами. За три — пять копеек бродяга или труженик имел на ночь крышу над головой в теплом и чистом помещении. При входе его отправляли в баню; пока он мылся, его платье дезинфицировалось, чистилось, и он входил в общий дортуар чистым и сытым, потому что после бани полагались большой кусок черного хлеба и тарелка мясных наваристых щей все за те же три — пять копеек за вход. Предполагались аптека и дежурный доктор. Мешков не только построил этот дом, но даже отложил особый капитал для его поддержки и впредь. Это был бесценный подарок для Перми, и жители решили преподнести ему титул «гражданина города Перми», по крайней мере, в наше пребывание был поднят этот вопрос при общем сочувствии. Мешков был действительно большой благотворитель и делец. Проводил отдельные ветки железной дороги, нигде не отказывался помогать на нужные предприятия и частным людям, если они действительно нуждались, даже евреям на синагогу пожертвовал семьдесят — восемьдесят тысяч рублей. Он имел репутацию либерального человека, и даже поговаривали, что в 1905 году одно время считался политически неблагонадежным. Что касается его ночлежного дома, то при нас он только кончал достраиваться, но все-таки был настолько уже достопримечательным, что его показывали и Великой княгине Елизавете Федоровне и принцессам Баттенбергским, приехавшим как раз перед войной знакомиться с Уралом. Кажется, этот дом во время войны временно использовали на военные нужды. Что сделали с ним большевики, мне неизвестно.
Известный русский сыщик-криминалист, генерал. В 1908-1917 гг - начальник Московской сыскной полиции. В конце жизни написал три книги криминалистических рассказов.
Эта книга — воспоминания одного из лучших криминалистов России начала XX века, заведовавшего когда-то всем уголовным сыском Российской империи. В книге описываются самые громкие и скандальные дела из его практики: похищения драгоценностей и тайна розового бриллианта, разбойные нападения и миллионы монаха, убийства известных чиновников и купцов, брачные аферы и крупные мошенничества; психология охотников за голубой кровью; шулерские тайны и секреты рыжего гробовщика.Вся темная сторона жизни России перед революцией предстает со страниц книги откровенно и беспристрастно, также изображены и «заблудшие души России».
Эта уникальная книга одновременно интереснейший сборник детективных рассказов, описывающих реальные события и людей, которые действительно существовали, и наиболее объективное и правдоподобное свидетельство о дореволюционной России, поскольку написана ответственным лицом царского режима, но с большим сочувствием и пониманием показывает самые гнусные стороны того общества. Притом это мемуары удивительного человека, который отказался от офицерской жизни зажиточного дворянина и, отвечая своему призванию, стал самым лучшим русским сыщиком, прозванным «русским Шерлоком Холмсом».
На состоявшемся в 1913 году в Швейцарии Международном съезде криминалистов Московская сыскная полиция по раскрываемости преступлений была признана лучшей в мире. А руководил ею «самый главный сыщик России», заведующий всем уголовным розыском Российской империи Аркадий Францевич Кошко (1867-1928). Его воспоминания, изданные в Париже в конце 20-х годов, рисуют подробную картину противоборства дореволюционного полицейского мира с миром уголовным. На страницах книги читатель встретится с отважными сыщиками и преступниками-изуверами, со следователями-психологами и с благородными «варшавскими ворами».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Венедикт Ерофеев (1938–1990), автор всем известных произведений «Москва – Петушки», «Записки психопата», «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» и других, сам становится главным действующим лицом повествования. В последние годы жизни судьба подарила ему, тогда уже неизлечимо больному, встречу с филологом и художником Натальей Шмельковой. Находясь постоянно рядом, она записывала все, что видела и слышала. В итоге получилась уникальная хроника событий, разговоров и самой ауры, которая окружала писателя. Со страниц дневника постоянно слышится афористичная, приправленная добрым юмором речь Венички и звучат голоса его друзей и родных.
Имя этого человека давно стало нарицательным. На протяжении вот уже двух тысячелетий меценатами называют тех людей, которые бескорыстно и щедро помогают талантливым поэтам, писателям, художникам, архитекторам, скульпторам, музыкантам. Благодаря их доброте и заботе создаются гениальные произведения литературы и искусства. Но, говоря о таких людях, мы чаще всего забываем о человеке, давшем им свое имя, — Гае Цильнии Меценате, жившем в Древнем Риме в I веке до н. э. и бывшем соратником императора Октавиана Августа и покровителем величайших римских поэтов Горация, Вергилия, Проперция.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.