Тайны и герои Века - [19]

* * *

Вскоре после моего приезда в Пензу мы с мамой были приглашены погостить в имение Загоскиных Владыкино. Оно находилось не так далеко от Пензы, а самое главное, только в двадцати пяти верстах от имения Тарханы, где когда-то родился, воспитывался и был похоронен мой любимый поэт Лермонтов. После роковой дуэли в Пятигорске тело Лермонтова было перевезено его бабушкой Арсеньевой в их родовое имение Тарханы с пятигорского кладбища. Тогда еще не было железной дороги в Пензе. Гроб везли на дровнях (широких раскрытых санях) в гололедицу, а сзади в дормезе (старинный экипаж для далеких передвижений) следовала верная бабушка Арсеньева, хоронившая с единственным внуком всю свою радость и надежду в этом бренном мире. Она не очень долго пережила внука, и после ее смерти имение перешло дальнему родственнику, какому-то полусумасшедшему Столыпину, никогда туда не заглядывавшему.

Загоскины пошли навстречу моему желанию, и мы на тройке выехали как-то утром в Тарханы.

Там мы нашли большой помещичий дом с террасой, выходящей в липовый сад с обязательной длинной аллеей перед домом и знаменитыми дубами со скамеечкой, под которыми Лермонтов написал столько блестящих стихов, но, в общем, было пусто, одиноко, точно тело без души. Впечатление, как от умирающей вдали грустной песни. Люди ушли, хозяина нет, и только остались воспоминания о нем, заставляющие болезненно сжиматься сердце. Нет, тоскливо посещать старые имения, где уже никто не живет, но где на каждом шагу напоминается тот, кто более не существует. Могила Лермонтова в родовом склепе Арсеньевых была великолепной. Видно, бабушка Арсеньева вложила все труды для украшения последнего убежища внука, к которому ходила ежедневно и плакала так много и долго, что под конец ослепла от слез. Около мраморной гробницы Лермонтова находилась золотая книга, в которой и мы все расписались, как и многие туристы.

Имение Загоскиных хотя и не было так обширно, как Тарханы, но зато более уютно и позже принадлежало к эпохе крепостного права. На самом верху дома, в так называемых антресолях, стояли старинные прочные, кованные железом сундуки, где хранились театральные костюмы крепостных актрис, которые когда-то и жили в этих маленьких комнатках, ожидая знака помещика, чтобы выйти на сцену крепостного театра, зала которого тоже сохранилась в доме. Говорят, иногда проявлялись настоящие таланты, которые, увы, должны были только ублажать своего владыку, если не похищались или не покупались каким-нибудь завистливым или влюбленным соседом-помещиком. Редко такие талантливые крепостные актрисы достигали настоящего столичного театра, из которого, впрочем, владелец-помещик мог их в любую минуту вернуть обратно к себе по этапу. В те времена свобода личности не существовала для холопов. Достаточно мне вспомнить имение Аксаковых в Самарской губернии по имени Страхово. Посередине очень старинного парка с многочисленными аллеями, ведущими все в так называемый лабиринт, откуда трудно было выбраться в желаемое направление, находилось маленькое озеро. Название его у меня осталось в памяти — Егошиха. Сергей Аксаков и его жена, Веруля, рассказывали, что деду их, писателю, очень понравилась в их крепостной деревне за парком молодая девушка Егошова. По-крестьянски Егошиха. Несмотря на то что девушка была уже просватана и не сегодня-завтра собиралась под венец, барин велел ее привести в Страхово к себе в наложницы. На следующий день девушка утопилась в озере. С тех пор это озеро стало называться Егошиха. И вот так действовал писатель Аксаков, считавшийся в свое время передовым человеком. Что же ждать от остальных? В революцию мужики, вообще не любившие Аксаковых, камня на камне не оставили от имения. Дом сожгли, парк вырубили. Жалко! В доме была старинная библиотека, которая послужила бы следующим поколениям. Много таким образом пропало памятников старины.

Молодое поколение Загоскиных состояло из старшей дочери Софьи и сына Николая лет двадцати. Был еще мальчик лет десяти, но я его мало видела. Дочь была невестой товарища моего брата — Шингина, а сын поступал в Петровско-Разумовскую академию в Москве. Это был очень славный молодой человек, гостеприимный хозяин, любимец родителей. Он охотно показывал мне имение, старинные портреты всяких дедушек и бабушек в допотопных костюмах, и благодаря его инициативе мы быстро собрались в Тарханы. С удовольствием вспоминаю утренний чай на веранде. Разливает чай важная бабушка Владыкина, которой, в сущности, и принадлежала большая часть имения. На столе неимоверное количество всяких варений разных сортов, горячие пирожки, слоеные булочки, которые намазывались свежим, только что сбитым маслом, поданным в виде аппетитных катышков. Чайных прозрачных чашек стояла уйма около блестящего серебряного самовара, т. к. чай не наливался вторично в одну и ту же чашку, а наполнялся каждый раз в чистую. Я в уме высчитывала, сколько же одинаковых чашек в сервизе должно быть у помещицы для всего количества гостей, тем более что употребленные уже чашки сразу не уносились и не мылись, а просто отставлялись горничной на особый стол в стороне. На третьей дюжине я спуталась. После чая молодежь бежала в сад и решала важный вопрос, что нам сегодня делать — ехать ли в поле или в лес за ягодами или еще что-нибудь осмотреть в окрестностях имения? Когда мы с мамой уезжали, Коля Загоскин нас проводил верхом до какого-то пункта, потом повернул обратно лошадь, помахал шляпой: «До свидания! До свидания!» Это «до свидания» никогда не осуществилось. Через месяц Коля утонул, купаясь в Суре в день свадьбы сестры в их имении. Грустная свадьба! Родители остались неутешными. Воображаю, что из этого имения сделал большевистский переворот! По слухам, Загоскины все погибли, исключая дочери, бежавшей с детьми за границу. Смерть была ужасной. Мужики подняли их на вилы. Если бы Коля Загоскин остался жив, то и его, наверное, постигла бы та же участь. А тут он умер молодым, еще не разочарованным в жизни, верующим в добро и справедливость. Как не сказать словами Некрасова: