Тайны Храма Христа - [27]

[* Так в 30-х годах называли в Москве здание на улице Серафимовича, известнее в наше время как «Дом на Набережной».]

«Так оно и лучше, - подумалось Вадиму. - Разве мне обязательно видеть разрушение Храма? Потом эта печальная картина будет меня преследовать всю жизнь…»

До взрыва Храма оставалось минут сорок. Ему не хотелось ни за что браться, хотя работа была, навалилась какая-то апатия, все помыслы устремились туда - к Храму… Сотрудники, отправляясь наблюдать за разрушением каменной громады, звали Вадима с собой, но он отказался, сославшись на недомогание.

Когда все ушли, Вадима охватила тоска. Сидеть одному в пустой комнате со слепыми окнами, смотреть на часы и ждать грохота взрыва? Нет! Это будет невыносимо!

Вадим сорвался с места, поспешно оделся и вышел из управления.

На заснеженной набережной было тихо и безлюдно. Милиция заблаговременно перекрыла соседствующие с Храмом улицы. Непривычно звонко, словно в деревне, поскрипывал снег под ногами.

Вадим направился на Софийскую набережную. Возле Каменного моста стояли дежурные от «Дворецстроя»: проход повсюду был строго ограничен. Но его как сотрудника Управления строительства Дворца Советов пропустили. Посоветовали только прибавить шагу, потому что времени до взрыва осталось мало.

Еще издали он заметил большую толпу. Над ней клубился пар, разносился гул голосов, который нарастал по мере приближения Вадима. Плохо одетые люди спасались от холода извечным способом: притопывали ногами в разбитых валенках, похлопывали себя по бокам и по ляжкам рукавицами, по-черепашьи втягивали головы в облезлые воротники. Не слышно было в толпе шуток-прибауток и веселого беззлобного подтачивания, на которые говорливые москвичи большие охотники.

Подойдя к народу, Вадим увидел группу прилично одетых пожилых мужчин. Посредине возвышался статный бородач, по-видимому, из духовенства. Напевно, по-церковному, он по памяти читал царский манифест в честь сооружения Храма Христа: «Да простоит сей храм многие веки, и да курится в нем перед святым престолом божьим кадило благодарности до позднейших родов, вместе с любовью и подражанием к делам их предков…»

У Вадима навернулись слезы. Он прокашлялся и пошел дальше. Увидел нищенку с бородавкой на подбородке. Это была Филимоновна, имевшая когда-то место на паперти Храма Христа и кормившаяся подаянием. Подле нищенки стояли несколько старых женщин и мужчин. Один остроносый, в кожаной шапке, отороченной смушкой, другой, похожий на замоскворецкого мясника: красно-сизые щеки, раздутые ноздри и тяжелые ручищи…

Нищенка причитала о конце света: «… И пойдет брат на брата и сын на отца. Храмы божий порушат до основания! И настанут тогда последние времена!»

Закутанные в платки старушки тяжело вздыхали, плакали, крестились и скорбно смотрели на обреченный Храм Христа.

- Нехристи! Басурманы окаянные! - ругался человек, похожий на мясника. - Я бы их всех!…

Благообразный мужчина в смушковой шапке возмущался рассудительно:

- Не знают, что творят. Где же им понять, что во всей Европе другого такого Храма не сыскать.

Молодой инженер Шувалов, оказавшийся поблизости, непрощенно вмешался в разговор:

- Зачем преувеличиваете, товарищ? Архитектор Иофан говорит, что большой архитектурной ценности Храм не представляет.

К непрошеному собеседнику сразу обернулись сердитые и злобные лица.

- Антихрист окаянный, - завопила нищенка со своего ящика. - Миряне, я его своими глазами у Храма Христа видела! Он у них начальник.

Шувалов растерялся.

Раздувая ноздри еще больше, на него стал надвигаться замоскворецкий мясник, за ним следом две старушки, потрясая клюками.

Чем бы закончился этот разговор с мирянами, не окажись подле Вадима и еще нескольких сослуживцев.

Спрятавшись за них, Шувалов дрожащей рукой достал из нагрудного кармана часы на ремешке и провозгласил, чтобы сразу ретироваться:

- Ба! Да ведь две минуты остается!

Стоявшие на набережной люди поспешно повернулись к Храму.

Вадиму трудно было поверить, что Храму осталось стоять всего две минуты. И тогда, окидывая прощальным взглядом обреченный Храм, он вспомнил стихотворение, ходившее на днях по рукам, посвященное Храму Христа.

Прощай, хранитель русской славы,

Великолепный Храм Христа,

Наш великан золотоглавый,

Что над столицею блистал.

По гениальной мысли Тона,

Ты был в величии простой,

Твоя алмазная корона

Горела солнцем над Москвой.

Венчанных славою героев

Россия отдала векам,

Христу Спасителю построив

В сердцах нерукотворный Храм.

На кремлевской башне начали бить куранты. Ветер доносил расплывчатые, рыдающие прощальные звуки колокола. В это же время с Боровицкого холма за взрывом Храма в бинокль наблюдал глава «социалистического переустройства Москвы» Лазарь Каганович. Весь цивилизованный мир тогда услышал, как он презрительно процедил: «Задерем подол матушки Руси!»

Словно крыльями, размахивая оборванными руками кацавейки, нищенка на набережной сорвалась вновь с ящика.

- Православные! Не допустите! Не…

И тут грянул оглушительный гром! Все вокруг содрогнулось от ударной волны. Толпа инстинктивно шарахнулась назад и замерла в оцепенении… Нищенка упала на колени и уткнулась лицом в снег. Вадим стоял неподвижно в подавленном состоянии. За рекой, вздымаясь и клубясь, разрасталось огромное грибообразное облако, заволакивая белесой вуалью близлежащие дома.