Тайны дворцовых переворотов - [7]

* * *

Простившись с семьей и соратниками, император четырнадцать часов пролежал в забытьи, не произнося ни слова. «Безпрестанно стонал и руку правою… на сторону метал». Левую давно разбил паралич. Он успел еще раз причаститься, прежде чем в четвертом часу ночи 28 января «оледеневать почал». Феофилакт Лопатинский, наклонившись к уху царя, принялся читать «благочестивые увещания» и обычные молитвы. В пятом часу стоны прекратились, затем пресеклось дыхание… Очень долго все стояли, будто завороженные, в глубокой тишине. Но вот в пять часов с четвертью врачи констатировали смерть, и комнату пронзил страшный возглас потерявшей сознание царицы. Всхлипывая и утирая слезы с глаз, сановники вышли из Конторки в приемный покой, откуда не спеша поплелись, очевидно, в Наугольную палату второго этажа с видом на Неву и прачечные корпуса через канал.

Обер-гофмейстер Матвей Дмитриевич Олсуфьев в то утро не вытерпел, забежал в дом Дворцовой канцелярии (смежный с востока с Зимним дворцом) и продиктовал дежурному секретарю, записавшему в журнал протоколов: «Против 28 числа пополуночи в первой четверти 6 часа по воле Всемогущаго Господа Бога всепресветлейший, державнейший Петр Великий император и самодержец всероссийский, Отец Отечествия, государь всемилостивейший чрез двенатцатидневную жестокую болезнь от сего временнаго в вечное блаженство отиде. О сем приказал записать обер-гофмейстер господин Алсуфьев»^{9}.

Пока царица рыдала у тела почившего мужа, неподалеку от Конторки, в просторном зале постепенно собрались члены правительства и генералитет Российской империи. Сенаторы – А. Д. Меншиков, Ф. М. Апраксин, А. И. Репнин, П. А. Толстой, Г. И. Головкин, Я. В. Брюс, И. А. Мусин-Пушкин, В. Л. Долгоруков, Д. М. Голицын – уселись за стол. Возле них разместились главы коллегий, канцелярий, несколько иерархов церкви, герцог Голштинский со свитой. В углу на стульях расположились генералы, в том числе и гвардии подполковник (армии бригадир) И. И. Бутурлин, гвардии майоры (армии полковники) А. И. Ушаков, Г. Д. Юсупов, И. И. Дмитриев-Мамонов, И. М. Лихарев, возможно (если не уезжали из Петербурга), М. А. Матюшкин, С. А. Салтыков, В. Д. Корчмин и М. Я. Волков. По-видимому, прежде чем пройти в зал, Ушаков по приказу Бутурлина отослал в полк ордер следующего содержания: «Нарядить сего часу на караул с полку сержантов – 2 каптенармусов – 2, капралов – 6, солдат со всех рот – по осми человек, от гранодерской – 16. А збирались бы у Почтового двора. А с ним будет на караул капитан [Василий] Нейбуш, капитан-лейтнант [Степан] Юрьев, лейтнант [Семен] Кишкин, ундер-лейтнант [Михаил] Крефт, фендрик [Василий] Нелюбохтин»^{10}.

Заседание началось приблизительно в половине шестого утра. Председательствовал Ф. М. Апраксин. Вообще-то, многие полагали, что совещание – пустая формальность: Петра Алексеевича провозгласят императором, Екатерину – регентшей, и все разойдутся по домам. Но тут пожелал высказаться граф Толстой. Ни с того ни с сего Петр Андреевич подверг жесточайшей критике схему, им же предложенную полтора дня назад. Как гром посреди ясного неба зазвучали слова семидесятилетнего старика: «Такое распоряжение (учреждение регентства. – К.П.)… вызовет то бедствие, которого желают избежать, потому что в России не существует закона, определяющего время совершеннолетия царей. В ней царь, будучи неограниченным и самодержавным властелином, берет бразды правления в свои руки в самую минуту смерти своего отца. Если вздумают провозглашением великого князя царем установить как бы двойственную власть (Петр – император; Екатерина – правительница. – К.П.), то часть вельмож и большинство невежественного народа непременно возьмут его сторону, и тогда законы и Сенат, который под твердою властью государя служит надежнейшим оплотом оных, будут скоро попраны, ибо люди ослепленные корыстолюбием или жаждущие перемены власти, опасности коей не понимают, неизбежно начнут устраивать заговоры и всяческие смуты.

В том положении, в каком находится Российская империя, ей нужен властелин мужественный, опытный в делах, способный крепостью своей власти поддержать честь и славу, окружающие империю, благодаря неусыпным трудам покойного царя, и в то же время разумным и просвещенным милосердием сделать народ счастливым и преданным правительству. Все эти качества соединяются в царице, которая научилась искусству править государством от своего супруга, всегда доверявшего ей самыя важные тайны, на деле несомненным образом доказала и героизм свой, и великодушие, и преданность русскому народу, и, наконец, сделала очень много добра, и в общественных делах, и частным людям. А зла не делала еще никогда и никому.

Впрочем, оставляя в стороне все прочие доводы, торжественное коронование царицы, присяга, принесенная ей по этому случаю всеми подданными и всенародно произнесенныя им перед этим событием слова царя неоспоримо доказывают волю покойного монарха и обязанность народа повиноваться ей»^{11}.

Репнин, Долгоруков, Голицын, Мусин-Пушкин слушали главу Тайной канцелярии и не верили своим ушам. Толстой публично разрывал джентльменское соглашение, которое обе партии заключили днем во вторник. Претензии оратор очертил вполне отчетливо: регентство – институт ненадежный; монарх должен обладать всей полнотой власти; сын царевича Алексея слишком мал для самостоятельного управления страной; остается Екатерина, которую и надлежит объявить императрицей; правовое основание для этого – акт коронации в мае прошлого года, как ясно выраженное намерение Петра Великого завещать ей государство и корону.