Тайнопись плоти - [19]

Я надеваю махровый халат, который мне дала Луиза. Хочется надеяться, что он не Эльджина. В одном похоронном бюро жульничали: покойника привозили в добротном костюме и пока готовили к погребению, бальзамировщик с подручными примеряли одежку на себя. Кому из них он подходил, платил шиллинг. То есть, шиллинг шел в церковную кружку, а костюм с покойника стаскивали. Конечно, мертвецу разрешалось покрасоваться в приличном виде во время отпевания, но перед самым погребением беднягу уже заворачивали в дешевую простынку. Поскольку я собираюсь воткнуть кинжал Эльджину в спину, мне не улыбалось носить его халат.

— Это мой, — сказала Луиза, когда мы встретились у нее наверху. — Не беспокойся.

— Откуда ты узнала, что я беспокоюсь?

— А помнишь, мы попали под проливной дождь по дороге к вам? Жаклин тогда настаивала, чтобы я переоделась. Она вручила мне свой халат, а я так хотела, чтобы это был твой. Я надеялась, он хранит твои тепло и запах.

— А разве я их не храню?

— Еще как. Ходячий соблазн.

Луиза разожгла камин в комнате, которую она именовала «будуаром». Сейчас почти никто не топит камин, но в их доме не было центрального отопления. Она сказала, что Эльджин ноет по этому поводу каждую зиму, хотя она сама покупает дрова и сама занимается растопкой.

— Ему на самом деле не нравится так жить, — сказала она, подразумевая внешнее великолепие их с Эльджином семейного гнезда. — Он бы был счастливее в поддельном тюдоровском особнячке в стиле 30-х годов с утепленными полами.

— Тогда почему вы купили такой?

— Потому что это принесло ему славу великого оригинала.

— Ты этим довольна?

— Я сама это сделала. — Она немного помолчала. — На самом деле, Эльджин участвовал только деньгами.

— Ты что ли презираешь его?

— Нет, вовсе нет. Я в нем разочаровалась.

Эльджин был самым талантливым среди практикантов своего выпуска. Он упорно трудился и прекрасно учился. Был сторонником новых методов, увлеченно работал. В первые годы его работы в больнице, когда Луиза поддерживала его финансово и оплачивала все общие счета за их скромную жизнь, Эльджин собирался доучиться и поехать в какую-нибудь страну «третьего мира». «Тропу консультантов», как он это называл, Эльджин презирал: способные молодые люди определенного происхождения недолго порхали по больницам, а потом получали повышения и переходили к чему-то полегче и повыгоднее. В медицине это считалось спринтерской дорожкой, женщин на ней было мало, но так, в основном, и делали карьеру.

— И что же произошло?

— Его мать заболела раком.

Сара в Стемфорд-Хилле заболела. Она всегда вставала в пять утра, молилась, зажигала свечи и принималась за работу: готовила еду на день, утюжила белые рубашки Исава. Утром Сара накидывала на голову платок, и только перед тем, как в семь спускался муж, надевала длинный черный парик. Они завтракали, вместе садились в старый автомобильчик и проезжали три мили до аптеки. Сара мыла пол и вытирала пыль с прилавка, пока Исав надевал на талес белый халат и ворочал в кладовой коробки. Нельзя сказать, что лавка открывалась в девять — скорее они просто отпирали дверь. Сара продавала зубную пасту и таблетки, а Исав готовил аптекарские порошки. Этим они занимались пятьдесят лет.

Аптека ничуть не изменилась. Прилавок из красного дерева и стеклянные витрины были там еще до войны — еще до того, как Сара и Исав взяли аптеку в аренду на шестьдесят лет. По одну сторону от них сапожника сменила бакалейная лавка, превратившаяся в магазин деликатесов, превратившийся, в свою очередь, в кошер-кебаб. С другой стороны прачечная была переоборудована в химчистку. Ею до сих пор управляли дети их друзей Шиффи.

— Твой сын, — сказал Шиффи Исаву, — он доктор, я читал про него в газете. Он мог бы здесь иметь практику. Ты бы расширил магазин.

— Мне семьдесят два, — отвечал Исав.

— Да что ты говоришь? А сколько было Аврааму, а Исааку, а Мафусаилу? Вот если бы тебе было девятьсот шестьдесят девять, тогда бы было о чем беспокоиться.

— Он женился на шиксе.

— Все мы совершаем ошибки. Вспомни Адама.

Исав не сказал Шиффи, что больше не общается с сыном, и не думает, что Эльджин когда-либо даст о себе знать. Две недели спустя, когда Сара лежала в больнице и не могла произнести ни слова от боли, Исав позвонил Эльджину со своего прикованного к стенке бакелитового телефона. Им никогда не приходило в голову приобрести новую удобную модель. Божьи дети, на что им прогресс.

Эльджин приехал немедленно и в первую очередь переговорил с лечащим врачом, а только потом пошел к отцу у постели больной. Врач сказал, что надежды нет. У Сары рак кости, и она не выживет. Он добавил также, что она очевидно страдала уже много лет. Болезнь подтачивала ее, прах возвращался к праху.

— Отец знает?

— В некотором смысле. — Врач был занят и торопился дальше. Он передал свои записи Эльджину и оставил того у стола под лампой с перегоревшей лампочкой.

Сара умерла. Эльджин приехал на похороны и после церемонии отвез отца в аптеку. Исав неловко возился с ключами, открывая тяжелую дверь. На стеклянной вывеске еще сохранились золотые буквы, что когда-то знаменовали преуспеяние Исава. Сверху дугой значилось РОЗЕНТАЛЬ, снизу — АПТЕКАРЬ. Время и погода немало потрудились над вывеской, и хотя сверху все еще читалось «РОЗЕНТАЛЬ», снизу, где буквы полустерлись, можно было прочитать только «П…АР».