Тайное имя — ЙХВХ - [36]

Александр знал, что брат прав. «Альянс» не даст ни гуруша, это как у отца просить. Ему уже раз отказали, вернее, им — идея принадлежала Ёсику Лишанскому, но Алекс за нее ухватился, хотя и не энтузиаст чужих идей. Все знали про яхуд аль-хибар, племя еврейских бедуинов, которые на носилках несут ковчег завета (арон абрит), как некогда несли его арониды. И где они ни остановятся, там забьет источник. Об их приближении возвещали нараставший гул барабанов и радостные трели женщин с открытыми лицами, без татуировки. По ночам за яхуд аль-хибар движется огненный столп (амуд аэш), освещая дорогу и слепя всякого, кто вздумал бы напасть с тылу. И на кого сами нападали, тем горе и смерть.

Это было одно из десяти пропавших колен Израилевых. «Я ничего не боюсь, — говорил Лишанский. — Я, Лишанский, лишенный страха, я сам себе огненный столп».

Он рос без отца, в доме дяди в Метуле — не путать с Афулой, — ходил там в школу и жуть как не хотел пахать землю — то, чем, по мнению Барона, следовало заниматься жителям этой унылой земледельческой колонии на севере Галилеи. Лишанскому ветер всегда дул в спину, его всегда куда-то несло. Он работал сезонником, потом из сезонника превратился в шомерника, охранявшего сезонников. Но прибился к гидеонистам и сразу же увлек Алекса идеей отыскать в Аравийской пустыне еврейских бедуинов, грабящих караваны на пути в Мекку. «К ним можно было бы присоединиться, это оправдало бы расходы на экспедицию», — подумал Александр.

До сих пор никому не удавалось отыскать десять потерянных колен. Где только не искали! И в Кордельерах — там проплывавший в пироге индеец приветствовал испанского миссионера Монтесиноса словами «шма Исраэль». Думали — на берегах Самбатиона. Или в Аравийской пустыне. Обыскались. «Из уст в уста передавали, что в Шотландии видели корабль, он шел под парусами алого шелка с флагами Десяти колен Израилевых». (Это из «Провидца» Мапу, зачитанного Саррой до дыр[74].)

В Ришон ле-Ционе Алекса и Ёсика внимательно выслушали. Снарядить тридцать три гидеониста и с ними Михла Гальперина (они и ему предложили, и Рыкающий Лев Иудеи согласился) — это стоило денег. Распределением их ведал человек начитанный. Он читал Мапу в переводе на идиш. Он знал, кто такой Саббатай Цви, он знал, кто такой Реувени — «под освобождение» Иерусалима еврейским войском получивший двести тысяч золотых цехинов от португальского короля и еще столько же от папы. Правда, о загадочных яхуд аль-хибар, обитавших в Счастливой Аравии, наместник Барона на Святой земле ничего прежде не слышал. Когда Алекс изложил дело, по которому они здесь (решено было идею Лишанского представить как его, Аронсона, а то какой-то там Лишанский), податель благ с улыбкой встал из-за стола, обнял обоих за плечи, подвел, словно хотел показать что-то, к двери и, открыв ее, ласково сказал: «Ступайте себе, ребятки, на здоровье».

Какой афронт! Не передать словами всю меру унижения, которое испытали оба. «Мы похитим его и будем держать в заложниках, пока нам не заплатят выкуп. Я мастер по этой части. А на эти деньги снарядим экспедицию. И мне плевать на всё. Не веришь? Я ничего не боюсь». — «Я тоже не боюсь. Не надо было упоминать Гальперина. Зря я тебя послушался. Это ты: скажи ему, что Гальперин тоже с нами».

Братство рыжих. Арон и рыжая телица

Хотя Алекс не распространялся об унижении, которому подвергся в Ришон ле-Ционе, об этом каким-то образом стало известно Арону, а через него Сарре. «Там, на берегах Самбатиона, соединится он с дочерью Моисея, а Сарра станет рабыней» — это место в «Провидце» Сарра знала на память. Арон подтрунивал: Джордж Элиот[75], разбавленный Мапу. Он помнил, как Сарра «сидела шиву» (семидневное траурное сидение на полу) по себе самой — немытая, нечесаная, с разорванным воротником. «По Сарре шивы никто не сидел… — всхлебывала она, — ни одна живая душа…» И весь дом ходил на цыпочках. Еще долго на левом плече, куда прилаживают тфилин, она носила браслет со словами: «Твой закон был моими песнями в чужом доме» — это выбито на могиле Саббатая Цви. Так у Мапу в «Провидце».

Для Арона «люфтмэнч» (витающий в облаках) это Сарра — вовсе не Ривочка с ее закатами, закатыванием глаз, томиком Гейне под матрасом. Ривкэлэ, как Алекс: что не по вкусу, что против шёрстки, вмиг смывается волной. И кудри у них с Алексом одинаково упрямые, рассеченные пробором посередине. Сегодня Ривка цветет поэзийностью, завтра будет плодоносить. А они с Саррой — рыжие. С Саррой не ясно, а про себя знает: по меркам биологии… Всегда приветливо на вас глядящий, Арон чуть поморщился. По меркам биологии он — ошибка природы, он — производственный брак, он — зерно, которое не прорастет, он — сапожник без сапог, он — лошак, который никогда не будет иметь потомства. Это ему в наказание за то, что «засевал поле свое двумя родами семян» (Лев. XIX, 19). Евгеника проламывает небесную твердь как никакая из вавилонских башен до нее. Ломброзо называл ее turres laboratorie человечества — осадной турой человечества.

Сарра — с криком: «Арон! Циля окотилась — ни одного рыженького. Как это может быть?» Циля — рыжая кошка Ревиндеров (но и младшая сестра Авшалома).