Тайное имя — ЙХВХ - [100]

Новость о поимке Лишанского в ишуве встретили с облегчением. Громче других «уф!» издал Зихрон-Яков. Но и в каменоломнях Верхней Галилеи камень с плеч: не Кфар-Гиора выдала Ёсика туркам, хоть он и предатель. Для ишува Лишанский был предателем и предателем останется. Он это понимал. Уже под виселицей первые «последние слова» его были: «Мы не предатели». По освященному веками обычаю осужденный пользуется правом последнего слова — так, чтобы его могли слышать не только исполнители приговора, но и те, кому удастся приникнуть к зарешечённым окошкам, выходившим на двор. Эйтану Белкинду это удалось, он оставил нам свидетельство о казни своих подельников.

^{Приговор над Лишанским приведен в исполнение}

Из зинзаны (здесь — камеры смертников) вывели Лишанского и Московичи, в длинных белых рубахах на голое тело, босых. Днем раньше во дворе установили виселицы, испытав их на мешках с песком. Турецкая виселица представляет собою треножник: три наклонно поставленных и скрепленных концами бревна со свисающей петлею. Ёсик и Нааман, когда их вели через весь двор к месту казни, не переставая ругались. Но потом обнялись и расцеловались на прощание. Лишанский, пока ему связывали руки, выкрикнул:

— Мы не предатели! Мы не предали свою страну, мы сражались за нее. А вам пришел кирдык, османы. Вешайте нас, мы счастливы! Ваши армии бегут. Слушай, Израиль, Иерусалим свободен! Предатели не мы…

Лишанского и Московичи казнили в Дамаске 15 декабря. Уже три дня как Алленби смиренным триумфатором прошествовал под двадцатиметровой башней в ориентальном стиле с часами — ее уж нет, этой башни. Как написано было на Соломоновом перстне: «Все проходит. Пройдет и это».

^{Генерал Алленби входит в Иерусалим}

Культура завязывания глаз, гигиенического нахлобучивания черного колпака на голову осужденному была османам неведома. Последнее, что видели глаза Лишанского: тюремная стена сплошь в окошках, к которым жадно прильнули личики тех, чей час тоже скоро пробьет. Это покамест они разделены окошечками на личики, на личности, на икринки. В брюхе уже икра паюсная, к которой прилагаешься всецело, без остатка. Души, не разделенные телами. Берешь с собою всего себя, до последнего воспоминания. Дочиста вылижешь, вопреки отчаянному: «Весь я не умру!» А то еще, вылизывая, приговаривают: «Я весь умру… я весь умру…» — чтоб в ответ услышать казенно-оптимистическое: «Что ты, что ты, душа в заветной лире — или каким-то другим способом…» Нечем дышать, будто в Ноевом ковчеге. Знаю: когда я умру, мне себя не хватать не будет.

В подзаголовке у нас стоит «Роман-фантазия» — бывает же «Вальс-фантазия». А значит, мы вольны следовать своему неведению, тогда как невольники знания лишены этой благодати. Да и что есть знание в отсутствие истины? То же что вонь в отсутствие обоняния. Нет уж, ты дочиста вылижешь свое место, и ничего не останется от тебя, чтобы ликовать или ужасаться грядущему. У каждого свой конец истории, своя Третья мировая война. От Сарры скрыт жребий Арона, который не узнает, как у Алекса сложится, а тот — чем кончит Ривка.

Но мы-то еще знаем, что будет дальше

Смерть Арона окружена загадкой, по крайней мере для тех, кому так хочется думать. Арон уже раз отплывал в Америку, но так и не сошел с парохода в нью-йоркской гавани. И столь же загадочно его самолет не приземлился в Париже, куда Арон вылетел для участия в Парижской мирной конференции, продолжавшейся год и три дня, а в результате открывшей врата ада по имени Вторая мировая война. Но если, отчаливая из Копенгагена в Нью-Йорк, Арон причалил в Лондоне, то вылетая из Лондона в Париж, он более уже не приземлялся.

Арон Аронсон не Глен Миллер, не Сент-Экзюпери и не Енох. Тем не менее и на его счет имелись домыслы, как в таких случаях бывает. Поговаривали о той части британского истеблишмента, что делала ставку на pax arabica и противилась появлению Аронсона в Париже. Подозревали деятелей всемирного сионистского движения, обеспокоенных усилением НИЛИ. И наконец — понижая голос, — не исключали вмешательства Высших Сил, как во дни строительства Вавилонской башни. Горя желанием восстановить Храм, Арон опасно преуспел. Взять и попросту воссоздать его по чертежам двухтысячелетней давности означало умалить Замысел. Небеса не любят новодел. Пилотируемая Аронсоном «Демуазель» низверглась с небес в воды канала в виду корабля, который не окинуть взором.

Кто на очереди — Александр? Но Алекс нам неинтересен. Он был озабочен одним: как сидит на нем офицерский мундир да своим успехом в нем у женщин, для встреч с которыми нанимал гарсоньерку в Иерусалиме. Скажем ему: «Эйн камоха» — «Нет тебя прекрасней», и пойдем дальше.

Пятьдесят лет странствовала Ривка по пустыне безбрачия — дожидалась возвращения своего жениха[161]. В 1967 году Авшалом вернулся. Событие невозможное, сродни главному чуду этого года — Шестидневной войне. Частный детектив Шломо Бен-Элькана прослышал, что неподалеку от Кантары есть место, называемое «Могила Еврея». Один из тамошних номадов, уже маститый старец, взялся это место указать, что не представляло труда: там росла пальма. Как оказалось, ее корни сплелись с зарытым под нею скелетом