Тайная жизнь пчел - [66]

Мои глаза расширились.

— Правда?

— Расскажите ей про Аристеуса, — сказал Зак.

— Да, конечно же — Аристеус. Каждый пчеловод должен знать эту историю.

Она улыбнулась мне так, что я почувствовала, что сейчас произойдет вторая часть Инициации Пчеловода. Первой частью был пчелиный укус.

— Аристеус был самым первым пчеловодом. И однажды все его пчелы умерли — это было наказанием Богов за какие-то его дурные поступки. Боги приказали ему принести в жертву быка, чтобы они увидели, что он раскаивается, а через девять дней прийти к туше и заглянуть быку вовнутрь. И Аристеус сделал все так, как ему велели. А когда на девятый день он вернулся, то увидел рой пчел, вьшетающий из быка. Это были его возродившиеся пчелы. Он забрал их домой и посадил в свои ульи, и с тех пор люди верят, что пчелы обладают властью над смертью. Именно поэтому греческие цари стали строить свои могилы в форме ульев.

Зак сидел, упершись локтями в свои колени, и смотрел на кружок травы, все еще буйно-зеленый после наших плясок со шлангом.

— Пчела летает — душа оживает, — сказал он. Я посмотрела на него, не понимая.

— Это старая поговорка, — сказала Августа. — Она означает, что, если рядом есть пчелы, то человек возродится в следующей жизни.

— Это из Библии? — спросила я. Августа рассмеялась.

— Нет. Но во времена, когда христиане прятались от римлян в катакомбах, они выцарапывали на стенах изображения пчел. Так они напоминали друг другу, что после смерти они воскреснут.

Я подложила руки себе под колени и распрямилась, пытаясь представить себе катакомбы.

— Вы думаете, обернув ульи черной тканью, мы поможем Мае попасть на небо? — спросила я.

— Ни коим образом, — сказала Августа. — Мы делаем это для себя. Чтобы помнить — жизнь уступает место смерти, а затем смерть опять уступает место жизни.

Я откинулась на стуле и стала смотреть в небо — оно было бескрайним и накрывало весь мир, как крышка улья. Больше всего мне хотелось, чтобы мы могли похоронить Маю в могиле в форме улья. И чтобы я сама могла лечь в такую же могилку и родиться снова.

* * *

Дочери Марии приехали под завязку нагруженные едой. Когда я видела их в последний раз, у Куини с ее дочерью Виолеттой были самые маленькие шляпки во всей компании, а на этот раз они и вовсе пришли без шляп. Я думаю, это было потому, что Куини гордилась своей сединой и не желала ее прикрывать, а Виолетта, которой было как минимум лет сорок, не стала надевать шляпу, раз мама ее не надела. Если бы Куини пошла на кухню и сунула голову в духовку, Виолетта сделала бы то же самое.

У Люнель, Мабель, Кресси и Сахарка на головах были черные шляпы. Эти шляпы не были столь же импозантными, как в прошлый раз, — одна лишь Люнель украсила свой головной убор красной вуалью и красным пером. Едва войдя в дом, Дочери Марии сняли шляпы и положили их рядком на пианино, так что возникал законный вопрос: Какой же в этом смысл?

Они прошли на кухню и стали нарезать ветчину. И выкладывать жареных куриц. Там были еще зеленые бобы, турнепс, макароны с сыром, карамельный торт — традиционная похоронная еда. Мы ели ее, стоя на кухне, держа в руках картонные тарелочки и говоря о том, как бы Мае все это понравилось.

Потом мы прошли в гостиную посидеть с Маей. Дочери пустили по кругу деревянную миску, наполненную чем-то, что они называли манной: соленая смесь из семян подсолнуха, кунжута, тыквы и граната, сбрызнутая медом и прожаренная. Они ели это горстями, приговаривая, что в жизни бы не стали сидеть с покойником, не будь этих семян. Семена берегут живых от отчаяния — так они объяснили.

Мабель сказала:

— Она такая красивая — правда ведь, красивая? Куини фыркнула:

— Если она такая красивая, почему бы нам не выставить ее в похоронном бюро в окне для автомобилей.

— Куини, что ты такое говоришь! — вскричала Мабель.

Кресси заметила, что мы с Розалин сидим, ничего не понимая, и сказала:

— В городском похоронном бюро есть окно с подъездом для автомобилей. Раньше там был банк.

— Теперь они ставят открытый гроб прямо в том окне, где раньше мы обналичивали чеки, заезжая туда на машинах, — сказала Куини. — Люди могут проезжать и, не выходя из машин, выражать свои соболезнования. Вам даже выдвинут гостевую книгу в кассовом ящичке, чтобы вы могли расписаться.

— Вы шутите, — сказала Розалин.

— Отнюдь, — сказала Куини. — Мы совершенно серьезны.

Но на самом деле они вовсе не выглядели серьезными. Они чуть ли не падали друг на друга от смеха, а ведь рядом лежала мертвая Мая.

Люнель сказала:

— Однажды я заехала туда попрощаться с миссис Ламер, когда та умерла, — ведь я работала у нее, еще в незапамятные времена. Женщина, сидевшая в окне возле гроба, служила там раньше кассиршей, и когда я уже выезжала, она сказала: «Всего доброго, ждем вас снова».

Я повернулась к Августе, которая, смеясь, вытирала глаза. Я сказала:

— Вы ведь не позволите выставить Маю в банковском окне?

— Милочка, не беспокойся, — сказала Сахарок. — Окно для автомобилей есть только в похоронном бюро для белых. Только у белых находятся деньги для подобной дури.

Они вновь зашлись в истерике, и я засмеялась вместе с ними. Частично я смеялась от облегчения, потому что поняла, что люди теперь не будут от нечего делать заезжать в похоронное бюро и глазеть там на Маю, и частично от того, что невозможно удержаться от смеха, глядя на хохочущих Дочерей Марии.