Тайная жизнь пчел - [11]

— Эй, взгляните-ка кто идет, — закричал он, — ты куда, черномазая?

Издалека до нас доносились взрывы петард.

— Не останавливайся, — прошептала я, — не обращай внимания.

Но Розалин, у которой оказалось меньше здравого смысла, чем я надеялась, произнесла тоном, каким ребенку в детском саду объясняют очень трудные вещи:

— Я иду зарегистрировать свое имя, чтобы мне разрешили голосовать, вот куда я иду.

— Нам лучше поторопиться, — сказала я, но она продолжала идти в своем обычном медленном темпе.

Человек с волосами, зачесанными назад, сидевший рядом с заправщиком, отложил карты и произнес:

— Вы это слышали? У нас здесь образцовый гражданин.

Ветер пел свою медленную песню, двигаясь вслед за нами по улице. Мы шли, а эти мужчины, отложив свой импровизированный стол, подошли к краю дороги. Они ждали нас стоя, как зрители на параде.

— Вы хоть раз видали таких черных? — сказал заправщик.

И человек с зачесанными назад волосами ответил:

— Нет. И я ни разу не видал таких больших. Разумеется, третий мужчина должен был тоже что-нибудь сказать, так что он посмотрел на Розалин — беззаботно выступающую, с веером, который скорее подошел бы белой женщине, — и произнес:

— Где ты взяла этот веер, черномазая?

— Украла в церкви, — отрезала она. Буквально — отрезала.

Однажды я с ребятами из церкви плавала на плоту по реке Чаттуга, и теперь я испытывала похожие ощущения — что нас несет течение, водоворот событий, которому невозможно противиться. Подойдя к мужчинам, Розалин подняла кубышку, наполненную черной слюной, и спокойно вылила слюну им на ботинки, выводя рукой вензеля, как будто она писала свое имя — Розалин Дэйз — точно так, как она тренировалась его писать.

Какую-то секунду они глядели на слюну, стекающую, как автомобильное масло, по их ботинкам. Они моргали, не в силах этому поверить. Когда они подняли глаза, я увидела, как удивление на их лицах уступает место злости, а затем и откровенной ярости. Они набросились на нее, и все завертелось. Розалин, которую держали и колошматили со всех сторон, Розалин, которая кружилась, пытаясь стряхнуть мужчин со своих рук, и мужчины, оравшие, чтобы она извинилась и вытерла им ботинки.

И еще слышались крики птиц над головой, резкие и бесполезные — птицы срывались с веток, перемешивая воздух с ароматом сосны, и в тот момент я уже знала, что до конца жизни буду испытывать к этому запаху отвращение.

— Вызови полицию, — закричал заправщик кому-то внутри мастерской.

К тому времени Розалин лежала, распластавшись на земле и вплетя пальцы в траву. Из ранки под глазом шла кровь. Она затекала под подбородок, словно это были слезы.

Приехавший полицейский приказал нам сесть к нему в машину.

— Вы арестованы, — сказал он Розалин. — Оскорбление, кража и нарушение общественного порядка.

Затем он обратился ко мне:

— Когда приедем в участок, я позвоню твоему отцу, и пускай он с тобой разбирается.

Розалин залезла в машину и уселась. Я залезла вслед за ней и тоже уселась. Я делала все точно так же, как делала она.

Дверь закрылась. Она закрылась с легким щелчком, почти бесшумно, и это было самое странное — как такой тихий звук мог заполнить собой весь мир.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Покинув старое гнездо, рой, обыкновенно, пролетает всего несколько метров и опускается. Пчелы-разведчики ищут подходящее место для новой колонии. В конце концов одному из мест отдается предпочтение, и весь рой вновь поднимается в воздух.

«Пчелы мира»

Полицейского, который вез нас в тюрьму, звали мистер Эвери Гастон, но люди на заправке называли его Туфля. Загадочное прозвище, поскольку его туфли (и даже его ноги, насколько я видела) были ничем не примечательны. Но что в нем было примечательно, так это маленькие уши, уши, как у ребенка, уши, похожие на кусочки кураги. Я смотрела на них с заднего сиденья и думала, что его следовало бы прозвать «Ухо».

Трое мужчин ехали за нами в зеленом пикапе с подставкой для ружья в кузове. Они двигались вплотную к нам и сигналили каждые несколько секунд. Я всякий раз подпрыгивала, и Розалин похлопывала меня по ноге. В какой-то момент они затеяли новую игру: ехали рядом с нами и что-то выкрикивали, но нам почти ничего не было слышно, поскольку окна были закрыты. Людям, сидящим на заднем сиденье полицейской машины не полагалось дверных и оконных ручек, так что нам пришлось ехать в тюрьму в удушающей жаре.

Розалин глядела прямо перед собой и вела себя так, словно эти люди были мелкими мушками, жужжащими за оконной сеткой. Я лишь могла чувствовать, как дрожат ее ноги — все заднее сиденье ходило ходуном.

— Мистер Гастон, — спросила я, — ведь эти люди не едут с нами?

В зеркале заднего вида появилась его улыбка.

— Трудно сказать, что будут делать люди, разозленные до такой степени.

Перед Главной улицей они устали от своих развлечений и умчались вперед. Я вздохнула с облегчением, но когда мы въехали на пустую автостоянку перед полицейским участком, они уже ждали нас на крыльце. Заправщик постукивал фонариком по ладони. Двое других помахивали нашими церковными веерами.

Когда мы вылезли из машины, мистер Гастон надел на Розалин наручники, защелкнув их у нее за спиной. Я шла так близко за ней, что чувствовала горячий пар, идущий от ее кожи.