Тайная жизнь - [43]

*

Любовь — это больше чем обмен, чем обоюдная привязанность, чем взаимовлияние, чем психологическая связь. Она берет свое начало в том, что предшествует всякой речи, в коротком замыкании, завороженности, зле, из которого она вырывается. Любовь — это путешествие, которое разлучает с родней и привязывает к другому, привязывает по-другому, — она не просто поглощает, она завораживает.

*

Как бы то ни было, в прошлом у нас Египет.

«Рабами были мы» на иврите звучит как Avadim Ainou. Этими словами — «Avadim Ainou» — начинается Пасха. Это ответ ребенку, задающему вопросы о тьме.

*

Avadim Ainou.

Айны говорили: «Полная тишина, которую соблюдают, чтобы ловить рыбу, — это песня. Это песня рыб. Так охотники подманивают их к лодкам и ловят в сети, потому что поют им песню тишины».

*

Свойственный любви прилив сил происходит скорее от тревоги пополам с восхищением (завораживающей и освобождающей от чар, говорящей и лишающей дара речи), которую она несет с собой, чем от недолгих вспышек телесного удовольствия. Любовь — это иллюзия, она чарует женщин и мужчин не столько жаждой удовольствий, сколько elation[81] изумлением, взлетом, парением.

Я упомянул краткое затишье, мертвый интервал перед концом войны, когда все неустойчиво, когда даже жестокость теряет ориентиры.

Наивысший взлет напряжения и полное его падение словно соприкасаются, смыкаются.

От едва заметного торможения лифта перед остановкой на нужном этаже сердце вздрагивает.

Сначала сердце в груди вздрагивает без причины, когда кабина лифта просто остановилась.

Затем открывание двери на освещенную площадку: уже не преждевременное, не опережающее, но всегда слегка запаздывающее, тревожащее и бесшумное.

Глава двадцать четвертая Суд Ханбури

Любовь — это отсутствие выбора. Любовь с первого взгляда — это завороженность ударом молнии, временное измерение которого — продолжительность вспышки.

Выбор среди женщин и мужчин касается только брака. Здесь решающий голос принадлежит обществу; более того, общество рождается в институте брака. Речь идет о функции. В наиболее древних формах мифа, аналогичного тому, который мы называем «Суд Париса», упоминаются три луны (новолуние, полная луна, луна на ущербе).

Затем мужчина должен выбрать между тремя женщинами (юной, в расцвете детородного возраста, старой).

И наконец, женщина должна выбрать между тремя мужчинами (мужем, сыном, братом).

*

Ханбури имеет возможность спасти жизнь лишь одного из троих стоящих перед ней мужчин. Она дрожит. Она поднимает глаза.

Сначала ее взгляд падает на мужа. Затем она смотрит на сына. Наконец на брата.

И все же она решает спасти брата.

Она объясняет свой выбор. Повернувшись к мужу, она берет его за руку и отпускает ее. Она говорит:

— Я могу соединиться с другим мужчиной.

Повернувшись к своему ребенку, она гладит его по щеке и говорит:

— Я могу выносить другого ребенка.

Повернувшись к брату, она говорит:

— Я не могу воскресить наших умерших родителей, чтобы заставить их зачать мне нового брата.

Так решила Ханбури, какого мужчину предпочесть.

Загадка содержит столько ответов, сколько пожелаешь.

Индийский ответ прекрасен. Женщина говорит: «Только с братом я могу говорить о прошедшей поре моего детства. Мужу всегда будет неведома та девочка, которой я была. Дитя, выношенное мною в моем чреве, мечтает только о том времени, которого я не увижу».

*

Какую женщину должен выбрать мужчина?

Гера — это домашний очаг, самая близкая женщина, мать, бабушка. Афина — это война, самая далекая женщина, экзогамная, девушка, захваченная силой. Афродита — женщина прекрасная, зрелая, плодовитая, полная, детородная. Та, кого доисторические авторы неправомерно называют Венерой, а американцы смехотворным именем Звезда.

Нам трудно представить, что, когда мы говорим об освобождении от чар, имеется в виду что-то вроде развенчания знаменитости.

Самые прекрасные мифы зловещи, потому что отдают предпочтение правой руке и будущему.

Группы разговаривают на языке, который сами изобретают, отмежевываясь от других групп. Языки никогда не бывают личным творчеством. Их употребление никогда не бывает индивидуально. Повествование на любом языке, а вслед за ним мифы, на нем основанные, никогда не говорят об отдельном человеке — всегда о группе; эта группа властвует над роженицей и вплетает свой голос в голос каждой матери, которая представляет себе, что ее новорожденный младенец уже говорит от лица этой группы: недаром же его черты повторяют черты отца и на него давит непререкаемый авторитет отца его матери, женщины, которая произвела его на свет.

Следует понять социологическую роль мифов, дающих предписания.

Повествователем мифов никогда не может быть один человек.

Это всегда группа.

Это всегда группа, пережившая охоту, которая формирует группы: охоту одной группы на другую (войну).

Любовь — это личный враг войны.

Для общества асоциальность (отшельничество) или общество двоих против всех (неженатая, бездетная, неприметная пара) — враги.

Любовь — это отношения между людьми, в которых общество не бывает посредником. Любовь есть внутренняя мысль, где коллективное «что люди скажут», докса[82] не фигурирует в качестве третьего лица. Потому-то с точки зрения всех мифов любовь представляет собой негативную сцену.