Тайная вечеря - [19]

Профессор Выбранский нашел очки на ковре рядом с кроватью. Тайна гор, выросших на противоположном берегу портового канала, оказалась нехитрой: три ремонтируемых лабаза были загорожены огромным рекламным шитом с видом заснеженных Альп и надписью НЕВОЗМОЖНОЕ ДЕЛАЕМ ВОЗМОЖНЫМ. Ниже, в правом углу, там, где на альпийском лугу паслось стадо, примостился изящный, будто начертанный старомодным пером логотип фирмы F&F.

«Халтурщики, — подумал профессор Выбранский, — буквы издалека выглядят как коровья лепешка!»

Но не это сейчас приковало его внимание. По каналу навстречу друг другу плыли две лодки. Две пятерки с рулевыми. Когда их носы сравнялись и секунду спустя одна лодка заслонила другую, чтобы тут же устремиться каждая в свою сторону, у профессора возникло странное ощущение déjà vu.

Сколько лет прошло с тех пор, как он стоял на берегу Рейна и глядел с бульвара на плывущие по реке груженные товаром баржи? «Конкордия» под голландским флагом разминулась с судном под названием «Сюзанна-Мария», на котором развевался французский триколор. Последние слова лекции, прочитанной в тамошней академии — «Чрезвычайная странность навязанного нам цифрой взгляда на мир, господа, обусловлена тем, что в цифровом выражении все вещи одинаковы, хотя они вовсе не одинаковы» — и награжденной бурными аплодисментами, еще звучали у него в ушах во время этой прогулки, когда, останавливаясь на бульваре или неторопливо продолжая свой путь, он смотрел на речные суда, снующие вверх и вниз по Рейну, словно по автостраде. Тогда — впервые в жизни — Ян Выбранский почувствовал: то, что он находится в данном месте и данном времени, — совершеннейшая случайность. Зайдя в ближайшее кафе, он заказал бокал красного вина и, поглядывая на широко раскинувшиеся луга на противоположном берегу, задумался, что бы было, сложись его жизнь иначе: стал ли бы он совсем другим человеком, если б родился, вырос, получил образование и работал, например, здесь? Понимая, что это чепуха, он все же не мог отказать себе в удовольствии вообразить родительскую квартиру в одном из солидных четырехэтажных дюссельдорфских домов с окнами и эркерами, выходящими на Рейн. Отец? Первая скрипка в филармоническом оркестре; каждый вечер, а точнее, вторую половину дня перед концертом гостиную заполняют звуки последних упражнений. Тогда бы с детством ассоциировались не только запах рождественской елки, воскресного пирога или бульона, но и пассажи Брамса, Бетховена, Венявского. Мать? Работает в музее Гейне и, цитируя его стихи, часто шутит, что поменяла унаследованную от своей матери черную шаль на ту, которая хранилась в витрине музея как память о Кларе Шуман. К набережной как раз причаливал ярко освещенный изнутри экскурсионный пароход из Амстердама с красивым названием «De Zonnebloem». За высокими панорамными окнами можно было увидеть просторный салон, столовую и, кажется, больничную палату: большинство пассажиров лежали в пижамах на кроватях, кое-кто даже был подключен к капельнице, и лишь немногие, когда спустили трап, в инвалидных колясках скатились с палубы. Это зрелище комфортабельного последнего пристанища не произвело на профессора угнетающего впечатления. Напротив, он почувствовал в себе какую-то радостную, ницшеанскую силу, которая, будто подземный источник, робко, но уже вполне ощутимо рвалась наружу.

На обратном пути профессор Выбранский, миновав топорное здание «Кауфхофа»[18] — образец Jugendstil[19], — остановился на мосту, чтобы в густеющих сумерках полюбоваться огнями фонарей, отражающимися в зеркале воды. На краю газона стояла синяя бытовка с желтым названием строительной фирмы «heine». В тот вечер впервые в жизни Ян Выбранский привел в гостиницу проститутку. Шикарную и дорогую. Но даже не открывшиеся только сейчас, недоступные прежде радости секса вселили в профессора пьянящее ощущение свободы и силы. Он с восторгом мысленно повторял фразу, которую чья-то неумелая рука, подражая стилистике граффити, вывела на стене строительной бытовки: «Величайшее удовольствие — возможность выбора удовольствия».

На следующий день, в поезде по дороге во Франкфурт, он уже знал, что в его жизни произойдут грандиозные перемены.

Если бы ради полноты этой хроники я на минуту остановил поток времени, чтобы добавить кое-что о двух Выбранских — тогдашнем и сегодняшнем, — охотнее всего я бы извлек из-под спуда поистрепавшийся, но приятный глазу образ ангела-хранителя. Незримый, он следует за профессором, везущим тележку с багажом по лабиринту франкфуртского аэропорта, и сокрушенно качает головой, заслоняя лицо крылом. Почему горюет ангел? Отнюдь не из-за вчерашних, в общем-то банальных, забав профессора с проституткой в гостинице. Аладиаль[20] — ибо так не без оснований может зваться ангел-хранитель выдающегося физика — видит в жизни своего подопечного две линии, которым в ближайшем будущем суждено сойтись: линию успеха и линию зависимости. Вскоре они сплетутся в неразрывный узел. А начало было положено в Дюссельдорфе: именно там Ян Выбранский случайно увидел надпись, которая вдохновила его на гениальные предприятия, и впервые испытал острое наслаждение, которое не сумеет забыть, отчего и превратится в компульсивного