Тайная слава (авторский сборник) - [20]

— Какая чушь! Ни один домовладелец никогда не свяжется с анархистами.

— Видишь ли, она догадывалась, что здесь нечисто, и не знала, что думать. А потом ей стали приходить по почте разные вещи.

— Вещи по почте? Что ты имеешь в виду?

— Самые разные вещи: бутылочные осколки, тщательно упакованные, словно драгоценности; рулоны свернутой бумаги, в середине которых не было ничего, кроме написанного крупными буквами слова "шлюха"; старая искусственная челюсть; тюбик красной краски; и наконец тараканы.

— Тараканы по почте? Ну, уж это полная ерунда. Тетя точно свихнулась.

— Эдвард, она показала мне пачку из-под сигарет с тремя дохлыми тараканами внутри. А когда она нашла в кармане дядиного пиджака точно такую же начатую пачку сигарет, она чуть сознания не лишилась.

Дарнелл тяжело вздохнул, ерзая на стуле: история семейных неурядиц тети Мэриан все больше напоминала дурной сон.

— Это еще не все?

— Дорогой, я и половины тебе не рассказала из того, что поведала мне сегодня днем бедная тетя. Однажды вечером ей показалось, что она увидела в зарослях призрака. Тетя тогда ждала, что вот-вот выведутся цыплята, и потому на всякий случай вышла из дома с нарубленными яйцами и хлебными крошками. И тут увидела, как кто-то прошмыгнул рядом с рододендронами. Ей показалось, что это был невысокого роста худощавый мужчина, одетый по старинной моде: на боку у него висел меч, а шляпу украшали перья. По ее словам, она чуть не умерла со страха, и несмотря на то, что всячески старалась убедить себя, что мужчина ей померещился, войдя в дом, тут же потеряла сознание. Дядя в тот вечер как раз был дома 11, когда она пришла к нему и все рассказала, выбежал на улицу и пробыл там полчаса или даже больше, а вернувшись, сказал, что никого не нашел. Через несколько минут тетя вновь услышала тихий свист за окном, и дядя опять выбежал на улицу.

— Дорогая Мери, давай не будем уклоняться от сути дела. К чему ты ведешь?

— А ты еще не догадался? Каждый раз это была все та же женщина.

— Как женщина? Мне казалось, ты говорила о рыжем мальчишке.

— Как ты не понимаешь? Она актриса и каждый раз переодевалась. Ни на минуту не отпускала от себя дядю. Мало того, что он проводил с ней все вечера по будням, она хотела и но воскресеньям его видеть. Все вышло наружу, когда тетя нашла письмо, написанное этой ужасной женщиной. Она называет себя Энид Вивьен, хотя не думаю, что она заслуживает право иметь вообще какое-нибудь имя. Вопрос в том, что теперь делать?

— Мы еще об этом поговорим. А сейчас я докурю трубку, и мы отправимся спать.

Они уже засыпали, когда Мери вдруг сказала:

— Ну, не странно ли, Эдвард? Вчера ты рассказывал мне о таких прекрасных вещах, а сегодня я вывалила на тебя все эти гадкие рассказы о проделках старика.

— Что тебе сказать? — сонным голосом проговорил Дарнелл. — На стенах той высокой церкви на холме я видел вырезанных на камне странных, скалящих зубы чудищ.

Дурное поведение мистера Роберта Никсона привнесло в жизнь супругов в высшей степени необычные вещи. И дело ие в дальнейшем развитии фантастических перипетий истории, вовсе пет. Когда же тетушка Мэриан в один воскресный день приехала в Шепердз-Буш, Дарнелл не мог понять, как он мог быть настолько бессердечным, что позволил себе смеяться над несчастьем бедной женщины.

Прежде он никогда не видел тетю жены и, когда Элис привела ее в сад, где они сидели в этот теплый и туманный сентябрьский день, был поражен ее видом. Для него тетя всегда, за исключением последних дней, ассоциировалась с блеском и успехом: жена постоянно говорила о семействе Никсонов с благоговением; он много раз слышал семейную сагу о трудном пути мистера Никсона наверх — медленном, но триумфальном его восхождении. Мери повторяла эту историю в том варианте, какой слышала от своих родителей; начиналась она с бегства молодого человека в Лондон из скучного и бедного городка в центральной части страны; было это давно, когда у молодого провинциала еще были шансы на то, чтобы разбогатеть. Отец Роберта был скромным бакалейщиком на Хай-стрит; со временем, преуспев, удачливый торговец углем и впоследствии подрядчик любил рассказывать о скучной провинциальной жизни и, похваляясь своими победами, давал слушателям понять, что происходит из семьи, которая умела и раньше добиться своего. Это было давно, говорил он, когда те немногие, кто хотели уехать в Лондон или Йорк, должны были вставать ни свет ни заря и брести миль десять тропами через болота, чтобы попасть на Большую северную дорогу[12] и сесть там на "Молнию" — это транспортное средство во всей округе расценивалось как зримое воплощение громадных скоростей, "действительно, прибавлял Никсон, экипаж всегда приходил вовремя, чего нельзя сказать о нынешних поездах на Данхемской линии! Именно в этом Данхеме Никсоны около ста лет успешно торговали в лавке, окна которой выходили на рыночную площадь. У них не было конкурентов, и горожане, зажиточные фермеры, священнослужители и поместное дворянство смотрели на лавку Никсонов как на учреждение столь же вечное и неотменяемое как ратуша (стоявшая еще на римских опорах) и приходская церковь. Но все меняется: железная дорога подходила все ближе и ближе, фермеры и сельские помещики беднели; развивавшийся в этих местах дубильный промысел не выдержал конкуренции с большим бизнесом в более крупном городе на расстоянии двадцати миль от Дан-хема, и благосостояние города упало. Этим и объясняется бегство Роберта из родных мест, и, рассказывая об этом, он подчеркивал, как бедны были его родители, как, устроившись в Сити, он понемногу откладывал деньги из своего жалкого жалованья простого служащего, и как он и еще один клерк, "получавший сто фунтов в год", обнаружили нишу в торговле углем и заняли ее. Именно на этом, еще далеко не блестящем этапе его деловой карьеры он познакомился с мисс Мэриан Рейнольдс, которая приехала в Ганнерсбери навестить подругу. Потом ему с завидным постоянством сопутствовала удача; пристань Никсона стала широко известна среди моряков; его влияние вышло за пределы страны; его баржи ходили по каналам до моря и в глубь страны. Теперь к прочим товарам прибавились известь, цемент и кирпичи, и наконец Никсон напал на золотую жилу — стал скупать земельные участки на севере Лондона. Сам Никсон приписывал этот coup