Тайная сила - [10]

Она обернулась с улыбкой…

– Что такое, Тео? – прошептала она.

Он подошел ближе, на нем были спальные брюки и кабай. Он сел на край кровати и стал играть ее белыми, пухлыми ладонями, а потом вдруг принялся целовать ее, как безумный.

В этот миг в комнату со свистом влетел камешек.

Они оба испугались, подняли глаза, разом вскочили и теперь стояли посреди комнаты.

– Кто его кинул? – спросила она, дрожа.

– Может быть, один из малышей, играющих в саду, Рене или Рикус, – ответил он.

– Они еще не встали…

– Может быть, что-то упало сверху…

– Нет, камешек бросили явно нарочно…

– Нередко бывает, что камешек отламывается от стены…

– Но это кусочек гравия.

Она подняла камешек. Он осторожно выглянул в окно.

– Чепуха, Леони. Он точно свалился сверху, из водосточного желоба, и попал в окно. А потом подпрыгнул. Чепуха…

– Я боюсь… – пролепетала она.

Он рассмеялся почти в голос и спросил:

– Чего ты боишься?

Бояться было и правда нечего. Комната находилась между будуаром Леони и двумя большими комнатами для гостей, где останавливались только резиденты, генералы и другие высокопоставленные особы. Комнаты ван Аудейка – контора и спальня, комната Додди и комната мальчиков, Рене с Рикусом, располагались с другой стороны от средней галереи. Так что в своем крыле дома Леони была в стороне от всего, между двумя комнатами для гостей. И потому наглела. В этот час во дворе никого не было. Впрочем, слуг она не боялась. Урип можно было полностью доверять, она часто получала красивые подарки: саронги, золотые застежки, длинную алмазную заколку для кабая, которую носила на груди как серебряную плакетку с камнями. Поскольку Леони никогда не выказывала недовольства, была щедра в авансах, досрочных выплатах и на первый взгляд имела легкий характер – хотя на самом деле все и всегда делалось только так, как она хотела, – ее любили, и пусть слуги знали о ней немало, они еще ни разу ее не предали. От этого она наглела еще больше. Проход между спальней и будуаром был завешен портьерой; с Тео они договорились раз и навсегда, что при малейшей опасности тот спокойно юркнет за портьеру и выйдет из будуара в сад, где будет якобы любоваться розами в горшках, стоящих на ступеньках лестницы. И тогда будет казаться, что он только что вышел из своей собственной комнаты и рассматривает розы. Внутренние двери будуара и спальни были, как правило, закрыты, потому что Леони честно говорила, что не любит неожиданных посетителей.

Она любила Тео за его свежую молодость. И здесь, в Лабуванги, он был ее единственным грехом – не считая проезжего инспектора и розовых ангелочков. Сейчас Леони и Тео вели себя как проказливые дети, тихонько смеялись в объятиях друг друга. Но об осторожности забывать нельзя. Уже пробило четыре часа, и в саду она слышала голоса Рене с Рикусом. На время каникул мальчики завладели садом полностью. Одному из них было тринадцать, другому четырнадцать, и они наслаждались огромной территорией. Разгуливали повсюду в хлопчатобумажных полосатых матросках и брюках, босиком, бегали смотреть лошадей, голубей, они дразнили какаду, принадлежащего Додди, который прыгал по крыше пристройки. У них была ручная белка. Они охотились на гекконов-токи, в которых пуляли из своего сумпитана[15], к большому неудовольствию слуг, ведь токи приносят счастье. Через ограду сада они покупали у китайца-разносчика жареный арахис, а потом передразнивали его, изображая его акцент:

– Жаленый алахис! Чина-чина!

Они залезали на огненное дерево[16] и висели на ветках, как обезьянки. Бросались камнями в кошек, дразнили соседских собак, пока те не хрипли от лая и не прокусывали друг другу уши. Мальчики возились с водой в пруду, пачкались с головы до пят в земле и грязи и норовили сорвать гигантские листья виктории регии, что было им строго запрещено. Они проверяли, какой груз могут выдержать листья этих гигантских кувшинок, напоминающие огромные подносы, и пытались залезть на них, но в итоге оказывались в воде… И еще они брали пустые бутылки, ставили в ряд и бросались в них галькой, пытаясь сбить. Они выуживали бамбуковой палкой из канавы рядом с домом всякие плававшие там безымянные предметы и швырялись друг в друга. Их фантазия была неисчерпаема, и час сиесты был их часом. Сегодня они поймали геккона-токи и кошку и пытались друг с другом стравить: токи открыл свою крокодилью пасть и силился загипнотизировать кошку, которая ретировалась, чтобы скрыться от взгляда этих черных бусин, выгнув спину, ощетинившись от страха. Потом мальчики наелись незрелых манго до рези в животе.

Леони с Тео наблюдали через жалюзи за битвой кошки с токи и видели, как мальчики уселись на траву, чтобы перекусить неспелыми манго. Но это был час, когда приговоренные к наказанию – двенадцать человек – работали на дворе, под присмотром старого, солидного надсмотрщика-туземца со стеком в руке. Они наполняли водой бочки и лейки, сделанные из банок из-под керосина, а иногда и сами банки, и поливали растения, траву, гравий. Потом они с громким звуком подметали двор метлами из кокосовой пальмы.

Обглоданными манговыми косточками Рене с Рикусом кидались за спиной у надсмотрщика, которого боялись, в работавших, корча рожи и гримасничая. Во двор вышла и Додди, выспавшаяся, она играла со своим какаду, сидевшим у нее на руке, кричавшим «тактак! тактактак!» и быстро крутившим головой с поднятым желтым хохолком.