Тайная семья - [62]

— Ага, а для того, чтобы «принарядиться», нужно время, и хорошо, если уложишься в пару часов, — заметила Мириам, выходя из ванной и запахивая халат. Она взяла из рук Полетт кружку с кофе. — За такую одежку, как на тебе, там немедленно арестовывают за непристойный вид. — Полетт была в джинсах и клетчатой рубашке, наброшенной поверх черной футболки.

— Похоже, я поняла общую картину. Напоминает «мешок смеха». — Полетт задумчиво разглядывала ее. — Я тут кое о чем подумала. Во-первых, пришла куча счетов из химчистки. Во-вторых, ты не хочешь включить в свой рабочий список изделия из искусственного волокна?

— Да. — Мириам оживленно кивнула. — Начиная с искусственного шелка, который появился первым, по-моему. Затем оверлок, нейлон и туфли на микропоре. — Она зевнула, вздрагивая от головной боли, и размешала сахар в кофе. — Итак, расскажи, как шли дела, пока меня не было?

— Хорошо. — Поли уселась на стол рядом с факсом. — Тебя дожидается очередная партия золота. Брилл прекрасно справляется, ну а что касается тех, гм, подозрительных расследований… — У нее сделался вороватый вид. — Давай просто скажем, что она заявилась из Канады. Верно?

— Верно, — эхом повторила Мириам. — Что еще с ней произошло?

— Она навестила в больнице твою подругу Ольгу. Потом заметила, что кто-то пытается преследовать ее на той территории, но очень быстро избавилась от хвоста. Ольгу уже перевели из реанимации, она успешно поправляется, но у нее остался шрам ниже линии волос и одна рука все еще на перевязи. Охрана… — Поли пожала плечами. — Что это за парни?

— А что такое?

— Последний раз, когда Брилл приходила туда, один, по ее словам, заметил, что Ольге пора отправляться домой. Что это могло бы значить?

— А, да. Вероятно, он один из ее родственников. Ты говоришь, что сейчас Брилл пошла к Ольге?

— Ну, наверняка. — Полетт нахмурилась. — У меня просто возникло странное чувство на ее счет. Большой ребенок, но при этом что-то скрывает. Так я думаю.

— Если бы она хотела убрать меня с дороги, для этого у нее была уйма самых разных возможностей, и она могла сделать это очень тихо.

— Да, — согласилась Полетт. — Не думаю, что она охотится за тобой. Мне кажется, здесь что-то еще.

— Я тоже так думаю. Мне просто хочется знать наверняка, что именно она скрывает. Учитывая, каким образом их с Карой подослала ко мне служба Энгбарда, она, вероятнее всего, просто доносит обо всем ему… Но если она работает на кого-то еще… — Факс издал «бип-бип» и начал выпускать очередную страницу скручивающейся бумаги. — Гм-м. Может быть, мне следует проверить голосовую почту.

Но она так и не стала этого делать. Вместо общения с телефоном она вернулась в ванную и почти час провела в тесной душевой кабине, где сначала помылась и как следует промыла волосы, используя моющие средства в таких количествах, какие в Новой Британии не снились даже богачам… а затем просто стояла, уставившись на собственные ноги, под дождем, горячим как кровь, удивляясь, действительно ли она вновь чистая. И раздумывая при этом о выражения на лице Роджера, когда тот готовился убить ради нее тайного агента полиции, о добродушном лице Бергесона, о высоких материях и о немногих друзьях. О друзьях, горячо веривших в политические идеи, которые Мириам считала само собой разумеющимися, о друзьях, которым не место на обещанной Смитом виселице. Виселицы ждали тех, кто похитил или убил Айрис — это, в свою очередь, привело Мириам к раздумьям о матери, о том, как мало времени она проводила с ней в последний год и как много вопросов так и не задала ей. Еще больше вопросов было к Роланду. А еще она вспоминала его лицо, когда он отвернулся, опечаленный ее отказом. Отказом, которого не понял, потому что в нем не было ничего личного. Это скорее был отказ тому миру, в котором он без всякого умысла хотел запереть ее, чем ему самому.

У Мириам было много пищи для размышлений — и в основном вещи малоприятные.

Она вышла из-под душа почти в таком же мрачном настроении, в каком пребывала в тот роковой вечер, когда впервые открыла медальон и «растворила врата разума», ведущие в мир, где все оказалось парадоксально худшим. «Откуда беспокойство? — задумалась она. — И почему я не брошу все это?» Главным ответом могла бы стать истинная любовь, если бы Мириам верила в нее. Но она была большой реалисткой: пока что ей нравилось обнаруживать Роланда в собственной постели и доводить его до изнеможения (тяга к нему иногда заставляла ее просыпаться, вырываясь из некрепкого сна в короткие часы затишья); однако в конце этой тропы наслаждений не было никакого уютного коттеджа на двоих. Мириам лишь раз, двенадцать лет назад, подержала на руках собственную дочь, поцеловала ее в голову и отказалась от нее. В течение следующих нескольких лет она ночи напролет сокрушалась по поводу этого решения, пытаясь предугадать будущее и решить, насколько оправданным был ее поступок.

Мысль завести другого ребенка, особенно дочь, в условиях удушающей политики Клана наполняла ее ужасом. Теперь она была большой девочкой, и идея рассчитывать на мужчину как на защитника не казалась ей привлекательной. Вряд ли она прошла через подготовительные медицинские курсы и колледж, развод, медицинскую школу и курсы усовершенствования, только чтобы попасть в такой переплет. Но опыт столкновения со всем этим был до того пугающим, что временами Мириам лежала без сна и пыталась отыскать в окружающем мире хоть какой-то здравый смысл.