Тайна Зыбуна - [7]
— Обождите, не подсказывайте, — остановил его Володька. — Я сам.
По Володькиному толкованию письма выходило, что на гряду надо идти с какого-то березового мыса. И дело не только в золоте. Володька пояснил:
— Ведь они, наверно, оставили письма родным, оружие — свое и взятое у белых. Может, даже пулемет или наганы есть. Точно?
— Вот здорово!
— Надо, одним словом, найти дорогу на гряду, — глубокомысленно изрек Володька.
— Сначала надо разыскать березовый мыс. С него…
— Мыс — это чепуха! Раз мыс — значит, это на краю тайги. От Щучьего озе-а пойдем к Зыбуну — и порядок! — глотая от нетерпения слоги, воскликнул Санька.
— Значит, говоришь, беляками командовал полковник?
— Да, хапнул золота и хотел скрыться. Но его догнали партизаны. Настичь-то настигли, только сами сгинули. Тиф свалил. Понял?
— Ну и жмем сегодня! Я б это дело, — Володька даже сплюнул сквозь зубы. — Такое дело, а они… в сорочьих гнездах шарятся!
— Еще б недельку-две, — начал Хасан.
— Вернется папа, и мне уже не смотаться. Поняли? А сейчас я запросто. Съезжу, одену кожанку, прихвачу консервов, свой рюкзачишко замету — и обратно. К вечеру мы уже будем… — Володька присвистнул. — Поняли?
Хасан и Санька молчали. Слишком неожиданный оборот… Конечно, к походу все готово, и все-таки ребята колебались.
— Настоящие дела так и делаются! Без лишнего трёпа, — продолжал Володька.
— А что? — заглянул в глаза Хасану Санька. — Он будет у нас главным геологом.
— Ну, давай! — тяжело, с придыханием выдавил Хасан Володьке.
Все притихли. Володька соображал: о чем бы спросить, что выяснить? Из лесу отзвуком далекого эха доносилось равномерное «ук!», «ук!». Жуванжа колол дрова.
Не успел Хасан перекусить, примчался Санька. Сообщил, что спрятанные им сухари исчезли. Санька высказал предположение, что его приготовления заметила мать.
— А где прятал? Может, мыши, крысы? Они ведь доберутся — не столь съедят, сколь переносят.
— Н-не знаю. На чердаке прятал, — совсем приуныл Санька.
— День туда, день обратно. Там день, — загнул Хасан три пальца. — Ладно. Обойдемся! На мясо нажимать будем. Возьмем два ружья.
— Патроны вот только у меня заряжены давно, могут осечки быть.
— Ладно, я возьму про запас пистонов. Если что — перезарядим.
…Володька и впрямь выглядел, как заправский геолог: легкая кожанка на «молниях», непромокаемая с накомарником кепка, новые яловые сапоги. Настоящий брезентовый рюкзак с кармашками. На «кавказском» ремне болтались алюминиевая фляжка и кожаные ножны, из которых торчала самодельная ручка из цветного плексигласа.
Не было у него лишь ружья.
Хасан первым делом ухватился за нож.
— Покажи!
Володька попытался оттолкнуть Хасана, но тот уже выдернул нож, взмахнул и… вернул обратно. Нож оказался столовым, тупым. Хасан подумал было предложить ему охотничий нож деда, но по лицу понял: обидится.
— А что во фляжке? — булькнул Хасан.
— Да так… граммов двести, — подмигнул Володька.
— Водка?
— А что? Это для дезинфекции ран и царапин. Я и бинт, и иод взял.
Хасан стал еще раз проверять, не забыли ли чего.
Санька притих в сторонке, помрачнел: в мыслях он сейчас стоял перед отцом.
Вспомнилось обидное «леньтяк». И он тут же, пожалуй, впервые мысленно стал возражать отцу.
«…Пойдет тебе, ежели кто ленивый, на Зыбун! Ленивый, он и над книгой уснет. А я их перечитал — на коне не увезешь. И спросит — любую расскажу…»
— Ты чего, Сань? — начал было Володька и — осекся, понял состояние товарища: шутки — шутками, а когда впервые самостоятельно решился на такое — задумаешься. Мало ли.
До сих пор Володька особенно как-то и не задумывался, какие трудности и опасности ждут их на Зыбуне, просто плохо представлял, куда, где и как придется идти.
— Ребята, а не найдется ли ружья и для меня?
— Ты чо? — удивленно посмотрел на него Хасан. — Да мы и второе-то берем уж так.
Володька нахмурил брови, стал суетливо проверять карманы…
РАННИЙ ГОСТЬ
Чуть свет прибежал к Жуванже Нюролька.
— Наш не у тебя ночует? — И заметив, что Саньки тоже нет в избе, присел на край лавки. — На плесе где разве зорюют? Все с удочками возился…
— А чо имя? — потянулся невыспавшийся Жуванжа. — Запалят костер, напекут в золе окуней. Ночь не в ночь. Чо имя… А у меня спина к дождю, видно, ноет.
Жуванжа прожил нелегкую жизнь; не раз мяли ему бока медведи. Однажды он напоролся на двоих в одной берлоге. Раненая медведица содрала со спины кусок кожи с ладонь вместе с мясом. Спасли собаки, повисшие на медвежьем заду. Зверь, огрызаясь, обернулся, и это стоило ему жизни. Для верности три раза по самую рукоять всадил ему Жуванжа свой нож. Еле добрался до дому, долго лежал в больнице. С тех пор стал побаиваться медвежьей охоты в одиночку, и к перемене погоды побаливала спина.
— Дождь, обожди, пригонит! — говорит он о ребятах спокойно, с усмешкой.
Жуванже не было и шестидесяти, а выглядел он, пожалуй, не моложе Нюрольки, хотя тому шел семидесятый. Охотничье счастье ни разу не изменяло Нюрольке. Семьдесят медведей убил он за свою жизнь. А глухарей, охоту на которых особенно любил, бывало, добывал по сотне за зиму. В последнее время, однако, и он стал сдавать: поседел, хуже видели глаза.
