Тайна желтой комнаты - [7]

— Я журналист, сударь, один из корреспондентов «Эпок», — молвил мой юный друг, расточая учтивые приветствия и поклоны. — Мне необходимо поговорить с господином де Марке.

— Господин де Марке очень занят расследованием порученного ему дела…

— О! Его расследование меня нисколько не волнует, смею вас уверить… Разве я похож на корреспондента, которого, кроме раздавленных собак, ничего не интересует? — с обидой спросил юный Рультабий, оттопырив нижнюю губу и выражая тем самым бесконечное презрение к литературе, описывающей всевозможные происшествия. — Я занимаюсь театральной хроникой… И так как сегодня вечером я должен написать заметку о ревю в Ла Скала…

— Входите, сударь, прошу вас… — поспешил пригласить его секретарь, освобождая путь.

Рультабий не заставил себя долго просить. Я последовал за ним в купе и сел рядом, секретарь тоже поднялся вместе с нами и закрыл за собой дверцу.

Г-н де Марке вопросительно взглянул на своего секретаря.

— О, сударь, — начал Рультабий, — не сердитесь на этого славного человека за то, что он решился нарушить запрет; дело в том, что я хотел бы удостоиться чести поговорить не с господином де Марке, а с господином Кастига Ридендо!.. Позвольте мне поздравить вас в качестве театрального хроникера газеты «Эпок»…

И Рультабий, представив сначала меня, представился затем сам.

Нервно поглаживая свою острую бородку, г-н де Марке попытался объяснить Рультабию, что является весьма скромным автором и отнюдь не желает, чтобы его псевдоним разоблачали публично, он выразил надежду, что энтузиазм журналиста в отношении его драматургического творения не перейдет определенных границ, что он не станет разглашать его тайну, рассказав публике о том, что г-н Кастига Ридендо есть не кто иной, как судебный следователь из Корбе.

— Мое драматургическое поприще, — добавил он не без некоторого колебания, — может повредить работе следователя… Особенно в провинции, где мы несколько поотстали и привыкли жить по старинке.

— О! Положитесь на меня! — воскликнул Рультабий, воздев руки к небу, словно призывая его в свидетели.

Поезд тем временем тронулся…

— Однако мы едем! — молвил судебный следователь, с удивлением констатируя, что мы едем вместе с ним.

— Да, сударь, истина тронулась в путь… — сказал, любезно улыбаясь, репортер. — В путь, к замку Гландье… Великолепное дело, господин де Марке, великолепное дело!

— Темное дело! Невероятное, непостижимое, необъяснимое дело… Но должен признаться, господин Рультабий, я боюсь только одного… а именно: что журналисты, желая найти ему объяснение, попробуют вмешаться…

Мой друг оценил этот ловко нанесенный прямой удар.

— Да, — сразу же согласился он, — этого следует опасаться… Они во все вмешиваются… Что же касается меня, то я говорю с вами по чистой случайности, господин судебный следователь, да, простой случай повинен в моей встрече с вами и привел меня, можно сказать, в ваше купе.

— Куда же вы направляетесь? — поинтересовался г-н де Марке.

— В замок Гландье, — не дрогнув, ответил Рультабий.

Г-н де Марке подскочил.

— Вам не удастся туда попасть, господин Рультабий!

— Вы этому воспротивитесь? — спросил мой друг, уже готовый к бою.

— Конечно, нет! Я слишком люблю прессу и журналистов, чтобы доставлять им хотя бы малейшие неприятности… Сам господин Станжерсон не желает никого видеть и закрыл свою дверь для всех. Поверьте, она надежно охраняется. Вчера ни одному журналисту не удалось переступить порог замка Гландье.

— Тем лучше, — возразил Рультабий, — зато мне это удастся.

Господин де Марке поджал губы, собираясь, видимо, хранить упорное молчание. Однако он немного смягчился после того, как Рультабий поведал ему без утайки, что мы едем в Гландье, дабы пожать руку «старинному и близкому другу» — так он назвал г-на Робера Дарзака, которого едва знал.

— Бедняга Робер! — продолжал юный репортер. — Бедняга Робер! Он может не пережить этого… Он так любил мадемуазель Станжерсон…

— Горе господина Робера Дарзака и в самом деле велико, на него больно смотреть… — как бы против воли обронил г-н де Марке.

— Однако не следует терять надежды на то, что мадемуазель Станжерсон удастся спасти…

— Будем надеяться… Ее отец сказал мне вчера, что, если она умрет, он последует в могилу за ней… Какая невосполнимая утрата для науки!

— Рана в висок очень серьезна, не так ли?..

— Конечно! Но это неслыханная удача, что она оказалась не смертельной… Удар был нанесен с такой силой!..

— Значит, мадемуазель Станжерсон ранили не выстрелом из револьвера, — заметил Рультабий, бросив на меня торжествующий взгляд.

Г-н де Марке, казалось, был сильно смущен.

— Я ничего такого не говорил, и не хочу ничего говорить, и ничего не скажу! — И он повернулся к своему секретарю, словно не желая нас больше знать.

Но от Рультабия не так-то просто было отделаться. Он снова придвинулся к судебному следователю, развернув перед ним газету «Матен», которую вытащил из кармана:

— И все же есть одна вещь, господин судебный следователь, о которой я могу спросить вас, не проявляя излишней нескромности. Вы читали статью в «Матен»? Это же полный абсурд, не так ли?

— Ничего подобного, сударь…