Тайна венской ночи - [11]

Фриденсрайх Хундертвассер был одним из самых известных художников Австрии двадцатого века. Свой творческий эксцентризм он выразил в картинах с изображениями постоянно повторяющихся спиралей. Одни считали его сумасбродом, другие – гением, а некоторые – просто сумасшедшим. Очевидно, истина всегда находится посередине, и гениальность любого художника сродни его безумию. Хундертвассер спроектировал жилой дом, который при его постройке казался просто очередной выходкой эксцентричного мастера, но стал одной из самых больших достопримечательностей Вены. Вместо железобетона он использовал кирпичи и дерево, считая их более естественным материалом, вместо пластмассы – керамику, придавая полу и стенам волнообразную поверхность. Чем-то он был похож на великого Гауди, который в Барселоне тоже отстаивал свои художественные принципы. Смотреть на такие дома очень интересно, но жить в них – довольно проблематично. Хотя Хундертвассер подтвердил свою репутацию нормального человека, когда во всех кухнях сделал ровный пол, пояснив, что на кухне пол не может быть изогнутым, ведь там часто проливаются различные жидкости.

Екатерина предложила им попробовать местное вино, которое по традиции выжимали со льдом. Оно оказалось превосходным, и Дронго с удовольствием приобрел две бутылки. Затем они попробовали соленые тыквенные семечки и тыквенное масло с очень своеобразным и приятным вкусом.

Неожиданно он услышал за спиной уже знакомые голоса.

– Я не знаю, Руслан, что мне делать, – признавалась молодая женщина, очевидно, Амалия, – ты должен понять меня.

– Мне кажется, что нам придется все сказать, – заметил Руслан.

– Не знаю. Мне так неприятно здесь быть. Я ведь знаю, что мне нельзя ничего говорить. Не слушай советов Давида. Он ненавидит нашего президента, считая его везунчиком. Он так и называет его за глаза – «везунчик», хотя Галимов, по-моему, об этом знает.

Дронго повернулся и посмотрел на говоривших. Еще довольно молодые люди. Руслану около тридцати, его спутница, наверное, еще моложе.

– Здесь такая давка, – пожаловался Руслан. – Можно подумать, что Анвара Кадыровича не любит только Давид. Наш посол в Германии, по-моему, тоже терпеть не может Галимова, учитывая его особенные отношения с родственницей своей жены.

– Не нужно об этом говорить, – испуганно произнесла Амалия, – это не наше дело. Мне нужно было, как Злате, остаться дома. Но я не смогла…

– Перестань думать о плохом. Сегодня Новый год, – напомнил Руслан. – Идем к машине, а то нас будут искать. А вот и Давид появился. Наконец-то он вышел из магазина.

Давид подошел к ним с пакетом в руках.

– Идемте быстрее, – сказал он, – а то опоздаем. У вас опять такие задумчивые лица, словно вы все время решаете какие-то теоремы. Я думаю, что это Фаркашу нужно ходить с таким лицом, а не вам.

– Не дай бог никому его проблем, – заметил Руслан.

– Вот именно. Идем быстрее, – Давид начал пробиваться к выходу.

Дронго проводил их долгим взглядом. Пока Джил и дети выбирали сувениры, он пригласил Екатерину на чашку кофе, попросив бармена сделать ему чай. Они сели за столик.

– Здесь интересно, – кивнул Дронго. – Поразительно, что я столько раз был в Вене и ни разу не заходил сюда.

– Это место создали специально для туристов, – улыбнулась она, – поэтому все гиды возят сюда наших гостей.

– Вы хорошо знаете город. – Это был не вопрос, а комплимент.

– Спасибо. Я люблю этот город. Тихий, спокойный, со своим особым климатом. Он так заметно отличается от многих европейских городов.

– Да, – меланхолично согласился Дронго, – очень заметно. Впрочем, это сейчас он такой милый и уютный, а когда-то он был центром тайной войны Востока и Запада. Самым знаменитым на земле «городом шпионов».

– Я это время не застала, – улыбнулась она.

– Ну и слава богу. Тогда было трудное время. Вечное противостояние двух систем. Как тогда говорили: «Вена – это центр тайной дипломатии между двумя мировыми державами». Все это закончилось с падением железного занавеса, хотя еще несколько лет спустя все еще продолжались «бои местного значения», – мрачно сказал он.

Откуда этой молодой женщине знать о том, что творилось в этом городе на протяжении последних тридцати или сорока лет двадцатого века? Как ей рассказать – почему погибла Натали и как две мировые сверхдержавы пытались сдерживать друг друга, не уступая ни на йоту своего влияния? Сейчас все это казалось давно забытой историей.

«С годами на человека давит груз ошибок и тяжесть воспоминаний. И чем больше таких ошибок и воспоминаний, тем труднее жить», – подумал Дронго. Может, поэтому старики бывают такими пессимистами и мизантропами. Они все уже видели, через все прошли, допустили свои ошибки и пережили свои трагедии, большие или маленькие. И оставшуюся жизнь должны жить с этим давящим грузом. Интересно, хотел бы он поменять всю свою жизнь? Вернуть все назад. Когда-то в Минске их посадили в машину и объявили, что отчисляют с курсов, тогда как на самом деле они были лучшими. Ощущение гулкой пустоты и разочарования запомнилось на всю жизнь. Потом им расскажут, что это тоже был психологический тест.

А если бы отчислили? Если бы тогда все получилось немного иначе? Что бы с ним было? Жизнь сложилась бы совсем по-другому. Или уже в начале восьмидесятых чувствовалась эта обреченность Советского Союза, его неминуемый распад и крах? Было очевидным, что так дальше жить нельзя. Но распад был слишком быстрым и болезненным. Погибло столько людей, произошли такие катаклизмы…