Тайна третьего кургана - [13]

– Нету Калинина, – в ухо полуглухой старушке прокричала Анастасия Прокопьевна. – Помер он давно!

– И дед Родионька помер… – проговорила Фрося. – И чего он так рано? Вроде здоровый был…

– Сама говорить стану, – твердо сказала Анастасия Прокопьевна. – Вы, бабы, идите-ка домой. Мужиков помянули – • идите. Завтра на покос рано… Утром езжайте сами, меня не ждите. Кони-то непутаные остались, поди, за озерко уйдут. В грабли Чалого не запрягайте, хромает он чего-то…

Алена дышала мне в затылок и что-то спрашивала шепотом, а я никак не мог отделаться от оцепенения и глухого шума в ушах. Между тем женщины начали вставать, отряхивая подолы и собираясь в кучки. Две из них взяли на руки немощных старух и понесли мимо нас к тележке. Полуглухая баба Дуня обнимала за шею Анастасию Прокопьевну и все объясняла про сыновей, про отобранные иконы, возмущалась и сторожилась. Женщины тихо потянулись к деревне. Всплывали и пропадали насупленные, задумчивые лица, опущенные головы, глаза.

Нас опять не замечали…

И только оставшаяся последней Фрося нерешительно приблизилась к Шкуматову, потрогала рукав его гимнастерки и вдруг заплакала. Меня бросило в холод.

Это были первые слезы за все поминки. Никто из женщин возле кургана даже не всхлипнул…

– На Гришу моего похожий, – оправдывалась Фрося, – гимнастерочка…

– В гимнастерках они все на одно лицо, – безжалостно оборвала ее Анастасия Прокопьевна. – Иди, догоняй своих.

Я заметил, как у Алены дрожат губы, казалось, она тоже вот-вот заплачет.

– Ты, что ли, за песнями приходила? – устало спросила Анастасия Прокопьевна, тронув Алену за плечо.

– Я… – виновато проронила Алена. – Я приходила…

– Так я спою, – задумчиво сказала Анастасия Прокопьевна и опустилась на землю около кургана.

Алена села напротив, подобрав ноги. Я медленно обошел курган, вокруг которого только что сидели еранские жители. По подножию холма были разбросаны куски кренделей, огурцы, раскрошенные яйца. Точно так же, как на обыкновенном кладбище в день поминовения.

– Копать присматриваешься? – безразлично спросила Анастасия Прокопьевна. – Давай, давай… Зря тока рыть будешь. Нету костей тама, земля одна…

Я облегченно вздохнул. Мое предположение оправдалось. Загадки «лишнего» кургана больше не было. Овалов все-таки не ошибся… Но сейчас меня уже не удовлетворяло это. Я думал о другом. Я думал, что в промежутке времени, в таком коротком и малозначительном для археологии, в промежутке между жизнью Овалова и моей жизнью пролегла эпоха.

Ребята еще спали, когда я начал собираться в дорогу. Бычихин, проснувшись, лежал под одеялом и возмущался.

– Бардак! – хриплым от недосыпа голосом рубил он. – Деревня мужиков полегла, а власти памятник не удосужились поставить. Хоть бы столб какой вкопали!..

Ночью, вернувшись от кургана, мы договорились с Сергеем, что я пойду в Ново-Еранское «брать Крапивина за глотку». Мы решили ходатайствовать об установке обелиска в Еранском. Только так мы могли заслужить доверие женщин из Еранского. После того, что я увидел и услышал возле кургана, я почувствовал долг перед неизвестными мне жителями полузаброшенной деревни. Да, мы, чужие здесь люди, обязаны были увековечить память тех, кто не вернулся с войны!

– Передай этому Крапивину, что мы будем писать в «Правду». Пусть готовится! – наказал Бычихин.

– Ладно, – бросил я, – скажу.

– Хватай его и веди сюда, – продолжал он. – Мы его здесь носом натычем, бюрократа. Я давно заметил, что такие вот местные властелины корчат из себя маленьких наполеончиков.

– Ладно…

– Телеграмму дай в институт, – посоветовал Сергей. – Сообщи, что вынуждены на несколько дней задержать работы. Должны срок продлить, а то не уложишься… Я думаю, если с памятником все получится, женщины не будут выступать против раскопок. Их курган мы, конечно, не тронем.

Я надел полевую сумку через плечо и вышел на улицу. Солнце плавило верхушки дальних лесов. Было тихо, прохладно, в траве блестела роса, в деревне голосили петухи и протяжно мычали коровы. Идиллическая сельская картина напрочь отметала тревожные ночные мысли. Я сходил к кургану, где вчера поминали убитых. Черное воронье тяжело поднялось и рассеялось по ближним соснам. Памятник нужно поставить здесь, на кургане. Люди привыкли к этому месту.

Вернувшись к лагерю, я заметил возле палатки Ивана Шкуматова. Он сидел на земле, одетый по форме, затянутый ремнем и застегнутый на все пуговицы. На груди поблескивали значки.

– Не нравится мне такая археология, – сказал Иван.

– Мы же еще ни одного квадрата не раскопали.

– Я вспомнил, – вдруг сказал он, – Кареев вас спрашивал, зачем курганы копать. Вы что ему сказали?

– Не помню… – бросил я.

– Зато я не забыл! – обрадовался Иван. – Сказали: истину в археологии находят с помощью лопаты. А я всю ночь ходил и думал над этим. Голова лопается… С одной стороны, эти вдовы, с другой – истина. Пощадить курганы надо, Павел Александрович. Плюнуть на истину и спасти!

Он ждал ответа, старался угадать мое отношение, заглядывая в лицо и возбужденно поблескивая глазами.

– Я ведь становлюсь предателем, – сбавив тон, продолжал он, – я же в деревне родился и вырос. Посмотрю на этих женщин – такая тоска берет! У них ведь ничего больше не осталось от мужиков своих! Ни-че-го! Пусть они ходят к курганам, пусть сидят и поминают – не надо их трогать. Они заслужили, Павел Александрович.