Тайна трех государей - [8]

Лиха беда начало. Пройдя положенные испытания, молодой Ревнитель пожелал получить следующую степень. Однако для этого полагалось сделать личный вклад в Магнитное Тело – то есть решить полезную научную задачу. И Мунин занялся анализом деятельности российских государей.

– У нас в ордене строго, – историк погрозил Одинцову пальцем, глядя поверх перекошенных очков. – Если Ревнитель считает, что решил задачу, – он сообщает об этом директорату. А директорат сигналит в Амстердам, потому что там сидит Русская комиссия ордена.

Дальше, со слов Мунина, механизм такой: комиссия направляет из-за границы в Петербург розенкрейцера достаточно высокого ранга, который должен дать независимую оценку работе соискателя. Если оценка положительная – приезжий делает по этой работе закрытый доклад в Школе. Адепту низшей степени самостоятельно докладывать не полагается.

Несколько дней назад в Михайловском замке историка разыскала женщина – посланница Русской комиссии, которой на рецензию переслали автореферат исследования. Она дала благожелательный отзыв и рассказала, как полагается оформлять материалы для доклада.

Сегодня утром на работе Мунин закончил собирать папку с патетичным названием Urbi et Orbi, позвонил посланнице и поинтересовался, где можно передать документы. Женщина назначила встречу в кафе на Кирочной. А когда Мунин пришёл, куда было сказано, – появились те два крепких парня.

– Женщину как зовут? – спросил Одинцов. – Электронная почта, номер телефона, адрес?

– Там визитка должна быть, – Мунин вяло махнул в сторону журнального столика. – Ева её зовут. По-русски хорошо говорит, красивая очень, и кожа такая… кофе с молоком. Где живёт, не знаю. Наверное, где-то рядом, на Кирочной. Сказала, чтобы я позвонил, когда доберусь, и она сразу подойдёт.

Одинцов разметал по столику содержимое сумки. Среди неопрятных бумажных обрывков и выцветших кассовых чеков действительно обнаружилась визитная карточка. Пластиковый прямоугольник с чуть скруглёнными краями. На лицевой стороне вытиснен логотип каких-то биотехнологических лабораторий, латиницей набрано имя с докторской степенью и в два столбца – контактные координаты в Амстердаме и Нью-Йорке. На обороте от руки написаны цифры: номер петербургского мобильного телефона.

Ого! Доктор наук, значит. Плюс к тому – красивая негритянка… и почерк у неё красивый… Одинцов снова посмотрел на имя в карточке. Eve Hugin.

– Как это читается? – спросил он. – Ева Хагин? Хьюгин? Хаджин?

Мунин ответил невнятным бульканьем. Одинцов обернулся. Историк похрапывал во сне, уронив голову на грудь и сползая набок по спинке дивана.

– Укатали сивку крутые горки, – констатировал Одинцов.

Можно понять: парню сегодня крепко досталось, да и выпил он прилично. Что ж, так даже лучше. Пусть восстанавливается. Одинцов стянул с Мунина потрёпанные зимние кроссовки, уложил его на диван и укрыл пледом. Давно пора познакомиться поближе с нападавшими – благо их документы под рукой.

Одинцова отвлекла трель мобильника: из всевозможных рингтонов он признавал только звук архаичного телефона.

– Привет! – раздался в трубке жизнерадостный сочный баритон Вараксы. – Я возвращаюсь. Ладога – просто сказка. Надо нам с тобой на днях ещё разок сгонять, а то лёд скоро таять начнёт… Сам-то куда пропал?

– Никуда не пропал, дома сижу.

– Интересное дело, – возмутился Варакса, – то-то мои мастера жалуются! Говорят, обещал за машиной заехать, и не едешь.

– Планы поменялись неожиданно. Прости, забыл предупредить. А ты мобильник выключил.

Варакса – вот кто сейчас нужен Одинцову! И срочно. Только не скажешь ведь уважаемому человеку по телефону открытым текстом: мол, пока ты на корюшку охотился – я тут пристрелил кое-кого и дворами ушёл от погони; у меня на руках два ПСС и вдупель пьяный розенкрейцер; я ещё не решил, как быть, и давай-ка ты сейчас не домой поедешь, а как можно скорее ко мне в гости – обмоем это дело…

Как объяснить Вараксе, что случилось нечто из ряда вон и надо немедленно встретиться?

– Слушай, – сказал Одинцов, – у меня с утра песенка в голове крутится. Привязалась и дóлбит, а я всего две строчки вспомнил, и дальше – хоть тресни. Что-то такое: «А в России зацвела гречиха. Там не бродит дикий папуас. Тара-та-та-тара…» Не подскажешь?

Варакса должен был понять, и он понял.

– Хм… Папуас, говоришь? – после некоторой паузы отозвался в трубке его по-прежнему ровный весёлый голос. – Чёрт его знает… Первый раз слышу. Ладно, бывай здоров. У меня тут рыбы целый мешок. Надо спешить, пока не протухла.

Варакса отключился. Одинцов сгрёб обратно в сумку имущество Мунина, оставив только папку, а из пакета вытряхнул на журнальный столик вещи нападавших. Ещё там, во дворе, ему показалось, что бумажники у бойцов похожи. Теперь стало ясно, что они просто одинаковые. Дурной знак, который не предвещал ничего хорошего…

…а оказалось ещё хуже.

Вроде ничем уже нельзя было сегодня удивить Одинцова. Но внутри бумажников-близнецов он обнаружил приклёпанные большие номерные жетоны в форме геральдического щита. На щите наподобие знаков инь и ян сплетались лев и единорог. Изображение венчал вензель – буквы АБ.