Тайна сверхчеловека, или Откровения «Ангара-18» - [4]

Быть может, я всего лишь старый нечестивец, но с моим мнением согласны профессиональные виноделы и купажисты. У них эта потеря называется «долей ангелов»: то, что уходит в никуда и пропадает либо используется Вышней Силой для собственного увеселения или с какой-то иной, неведомой нам целью. Я сторонник второй гипотезы. Я не верю, что благородный напиток может пропасть; я думаю, что он оседает в виде росы на райских травах, в которых пасется генеральный штаб — тот самый, упомянутый выше.

Если рассматривать проблему более широко, то мы должны констатировать, что с любого творения человеческих рук, с любого природного явления — не исключая нас самих — тоже взимаются налоги. Так определено вторым законом термодинамики, гласящим, что ни один процесс не протекает без потерь. Какой процесс, не важно; это может быть созревание виски, работа электродвигателя, функционирование живого организма или невидимый глазу, но существующий в реальности дрейф материков. Вы, мой читатель, понимаете: за все происходящее в мире надо платить, выделяя «ангелам» их непременную долю.

Эта доля вполне материальна, а так как материя — суть вещество и силовые энергетические поля — то такой же валютой она и платится, т. е. энергией и веществом. Эти процессы нам, в принципе, ясны; физика разобралась с ними еще в XIX в., а минувшее столетие лишь подтвердило нерушимость термодинамических начал — во всем, что касается материальных явлений.

Но есть хлопок и есть шелк, есть камень и есть вода…

Иными словами, есть явления материальные и есть такие, которые, на первый взгляд, к материальным трудно отнести. Движения души, мышление, инстинкты, чувства, воспоминания и сны, процессы информационного обмена… Какой налог взимается за них? Мы вроде бы разумны — во всяком случае, так полагает большинство; но существует ли плата за разум, принадлежащая невидимым и бестелесным ангелам? Та самая их непременная доля?

Верующий любой конфессии скажет, что это безусловно так.

Мы существуем и мыслим в силу божественного соизволения, и за эту милость мы должны платить — платить праведной жизнью, добрыми делами и неустанным восхвалением Господа. Не оспаривая данного тезиса, я все же хочу заметить, что мне он представляется несколько наивным. Хотя бы потому, что я встречал других существ, живых и в то же время не живых, разумных, но не имеющих души, и я полагаю, что плата за разум с них не взималась.

Собственно, я в этом уверен.

2

Пора, пожалуй, указать первопричину моих сомнений и поисков. Всему живому свойственен страх смерти, и чтобы убедиться в этом, вы можете произвести мысленный опыт — первый из многих, какие предстоит вам сделать, читая эту книгу. Вообразите, что вы исчезли из мира живых, вдумайтесь в эту идею, представьте, что вы никогда не увидите своих близких и друзей, не разделите постель с женщиной, не прочитаете новую книгу, не поедете ловить лосося на канадских озерах, не полюбуетесь ярким весенним небом, не побываете там, где не успели побывать; словом, вас нет, а мир, равнодушный к этой потере, продолжает свое движение в грядущее. Эта мысль не просто вас огорчит — вы ощутите тоскливое томление, предчувствие неотвратимой потери, жестокость Бытия; возможно, вам даже захочется влезть на статую Свободы и спрыгнуть вниз — в знак протеста против такой несправедливости.

Жутковатый эксперимент, не так ли? Однако необходимый; лишь проделав его, вы осознаете недолговечность и хрупкость собственного существования. Впрочем, я вас утешу, мой дорогой читатель; ведь смысл того, что я собираюсь вам рассказать, заключен в простом и ясном утверждении: есть во Вселенной Высшая Сила, частицей которой являемся мы все, и потому жизнь наша — вечна.

Лишь тот, кто не осознал этой истины, испытывает ужас перед небытием. Конечно, не каждое мгновение — в противном случае мы не смогли бы жить и, вероятно, кончили бы прогулкой на статую Свободы и коллективным суицидом. Но страх перед неизбежным с особой силой поражает нас, как минимум, два раза: в детстве, когда мы узнаем, что под Луной ничто не вечно, включая нас самих; и в тот момент, когда мы понимаем, что добрались до последней черты.

Это справедливо для тех людей, чей путь от рождения к смерти свершается в относительной безопасности, без катастроф, несчастных случаев и скоротечных болезней. Солдаты — я имею в виду воевавших солдат — не входят в эту категорию. Война— это очень большая катастрофа и очень несчастный случай; попавший под ее жернова испытывает ужас смерти с неотвратимой и сводящей с ума регулярностью. Я знаю об этом не понаслышке — я воевал.

В 1942 и 1943 гг. я дрался над Коралловым морем и мысом Эсперанс, над Рабаулом и Филиппинами; в 1944 и 1945 гг. — над Францией и Италией, в третьей эскадрилье «Белоголовых Орлов». Я был летчиком-истребителем, и грань, отделявшая от смерти меня и моих друзей, была подобна яичной скорлупе — такая же тонкая, хрупкая и непрозрачная.

Но хватит о печальном. Я вспоминаю прошлое в силу иных причин: тогда вопросы, с которых начата эта глава, встали передо мной во всей своей пугающей безнадежности. Что есть жизнь? И что есть смерть? Что там, за гранью Бытия?.. Поверьте, когда летишь над океаном и ждешь, что самолеты джапов вот-вот вывалятся из облаков и отправят тебя к Великому Духу Маниту, вопрос о жизни и смерти становится животрепещущей проблемой. Помню, что в такие минуты я горько сожалел, что не родился телепатом и не могу прочесть мысли японских летчиков или хотя бы их намерения насчет своей персоны — мысли их, скорее всего, остались бы непонятными, так как японского я не знал. Но телепатия — это слишком; было бы греховно претендовать на этакую мощь, и я готов был сделаться хотя бы энергетическим вампиром. Всего лишь на пару секунд, чтоб высосать все силы из джапа, когда он заходит мне в хвост и жмет на гашетку.