Тайна старой усадьбы - [2]

Все это было для нас вполне приемлемо и удобно: у сестры были каникулы, а по случаю летнего времени Сергей Иванович охотно отпускал меня месяца на три.

Немедленно же я написал пану Лясковскому, а через несколько дней мы уже получили от него ответ, написанный на большом листе бумаги крупным и красивым почерком.

В несколько витиеватом стиле пан Тадеуш выражал нам свое соболезнование по поводу кончины дяди и вместе с тем радовался тому, что он будет иметь честь представиться молодым владельцам имения Борки, причем просил заблаговременно послать ему «депешу», дабы он имел возможность приготовиться к столь радостному для него событию.

На сборы времени ушло немного; депеша была послана, и в ясное июльское утро мы с сестрой уже устраивались в уютном двухместном купе первого класса.

Ольга была в неописуемом восторге — это было первое ее путешествие. Я сам с удовольствием развалился на мягко покачивавшемся диване вагона. Зимнее сидение в кабинете патрона и постоянная беготня по камерам мировых судей успели порядочно надоесть.

Ехать нам нужно было полтора дня, и мы все время проводили, или глядя в окно на быстро бегущие мимо нас пейзажи, или закусывая на счет туго набитой Ольгой продовольственной корзинки, или гуляя по платформам при остановках поезда на станциях. Для Ольги все это было так ново, так интересно, что я от души радовался за моего горячо любимого маленького друга.

II ПАН ТАДЕУШ

Около четырех часов следующего дня поезд подходил к нашей станции.

Маленькое станционное здание утопало в окружавшей его зелени. На платформе, кроме нескольких евреев из соседнего местечка, никого не было.

Рядом с начальником станции, которого мы узнали по красной шапке и флажку в руках, стоял высокий худощавый господин лет около пятидесяти, с коротко подстриженной клином бородкой и длинными седыми усами и резко выраженным польским типом лица. Одет он был в длиннополый черный сюртук старомодного покроя, а в опущенной левой руке его был огромный букет цветов.

— Пан Тадеуш, — шепнул я сестре, указывая на худощавого господина.

Поезд остановился. Кроме нас, никто из вагонов не выходил.

Худощавый господин, снимая по пути черную фетровую шляпу, торопливыми шагами направился к нам.

— Имею честь рекомендоваться, — начал он, раскланиваясь слегка в левую сторону, — управляющий имением Борки, дворянин Тадеуш Лясковский, — и он пожал протянутую мною ему руку, затем, низко склонившись, он поцеловал ручку сестры и поднес ей цветы, заверив нас в самых изысканных и замысловатых выражениях в своей радости по поводу возможности представиться молодому и просвещенному хозяину и еще более молодой и столь прелестной хозяйке.

Следом за паном Тадеушем представился нам и начальник станции, причем после отхода поезда, который стоял здесь только две минуты, мы все направились к выходной двери.

Здесь у подъезда нас уже ждали легкая коляска, запряженная четверкой, и тарантас.

Пан Тадеуш чуть не на руках внес сестру в экипаж, помог усесться мне, разместил наш багаж в своем тарантасе, накинул на плечи парусиновый пыльник и уселся сам.

Простившись с начальником станции и пригласив его навестить нас, чтобы отдохнуть от железнодорожной копоти, мы тронулись в путь.

Должен сознаться, что и сам пан Тадеуш с его изысканной, столь свойственной его нации, галантностью, доходящей до «падам до ног», но не роняющей вместе с тем его достоинства, и опрятное состояние экипажей, и сытый и веселый вид лошадей, все это произвело на меня чрезвычайно отрадное впечатление.

Ольга, по-видимому, была тоже очень довольна.

— Нас встречают, как настоящих магнатов, — говорила она, пряча лицо в массу душистых цветов.

— Да, — смеясь, отвечал я, — но ведь и на самом деле, детка, мы здесь довольно крупные величины; насколько я припоминаю со слов покойного отца, дяде принадлежало здесь около пяти тысяч десятин, а это не шутка.

Не далее, как через четверть часа, мы проехали через большое, грязное местечко Калиновичи, населенное почти исключительно евреями, имя которого носила и наша железнодорожная станция. Дальше дорога шла то заливными лугами с богатейшими сенокосными угодьями, то сосновыми и березовыми перелесками.

Когда солнышко клонилось уже к западу, мы приехали в Борки.

Усадьба была расположена на небольшой возвышенности. Мы въехали во двор сквозь ворота, выходивший в прекрасный сосновый лес.

Неподалеку от ворот, с левой стороны, стоял приветливый, окруженный деревьями и цветником флигель, в котором жил пан Тадеуш с женой своей, пани Вильгельминой. В глубине двора, красиво выделяясь на густой и темной листве сада, виднелся большой с мезонином старый барский дом, выходивший во двор широкой террасой с рядом колонн.

Мы лихо подкатили к этой террасе.

Навстречу нам, приветливо улыбаясь, по ступенькам спустилась пожилая женщина, держа в руках покрытый вышитым полотенцем поднос, на котором лежал домашнего изготовления, но красиво отделанный торт.

Это была пани Вильгельмина, которая, имитируя русский обычай, встречала новых хозяев с, так сказать, хлебом и солью.

Ольга поспешно выскочила из экипажа, взяла из рук пани Вильгельмины поднос, передала его мне и обняла и расцеловала старушку. Это, по-видимому, сразу расположило обоих супругов в нашу пользу.