Тайна сокровищ Заколдованного ущелья - [44]

Староста сдернул очки с юноши и сам испугался своей смелости, но юноша был настолько погружен в дурманное оцепенение, что от этого легкого толчка упал, так и не проснувшись. Сначала медленно повернулся, потом, словно отяжелев, стал медленно оседать, пока не повалился, мягко и медленно. Староста, который так и не видал ни ювелира, ни чайханщика, призадумался: чем не угодил жандарму этот бедный парень, что тот с ним сделал? И зачем теперь полез в колодец? Он опасался: а вдруг здесь государственная тайна замешана? Хотел уж повернуть назад, но тут из колодца донеслись пение и прищелкивание пальцами. Простак староста не мог себе представить, в какой связи эти звуки находятся с государственной тайной, да и есть ли между ними связь. Но ведь он своими ушами слышал… От испуга пальцами не прищелкивают. Пришлось старосте взяться за четки. Он зажмурился, прочел молитву, сосредоточился на мысли, спускаться ему в колодец или уходить прочь отсюда, и полностью положился на результат гадания. Ответ вышел положительный: надо спускаться. Однако ему все не верилось, чтобы из подземелья могли доноситься звуки пения и прищелкивания пальцами. Хотя веселые звуки не прекращались.

Песни распевал чайханщик, и пальцами щелкал тоже он. Он был доволен собой. Превозносил себя за то, что сообразил вовремя: незачем зря делиться, незачем создавать жупел из пустых назиданий о помощи людям. Он пустился в пляс. Исполнял танец перед каждой статуей, щекотал их, посылал им воздушные поцелуи и говорил себе, что сейчас пойдет сбросит в колодец и парнишку, тогда он останется единственным хозяином, полным владыкой сокровищ, сможет делать, что ему вздумается, весело заживет. Он брал за подбородок одну статую, трепал за ухо другую. А один раз согнул два пальца и защемил меж ними нос какого-то изваяния – и вдруг почувствовал, что нос мягкий, теплый и жирный. Хотя он кружился в пляске, но тут сразу забыл про танец, отскочил и увидел над выпущенным на свободу теплым носом два зорких глаза, негодующе следившие за ним. Он застыл на месте, струсил. Теперь до него дошло, что эта фигура вроде бы совсем не золотая, хуже того – она одета как жандарм. Он отпрянул, метнулся в дальний угол пещеры, перескакивая через надгробия, пока не спрятался за массивной порфировой гробницей, украшенной большой статуей. Потом осторожно высунул голову из-за камня, окинул взглядом другую часть пещеры: похоже, то, страшное, пошевелилось. Со страха он завопил:

– Кто ты есть?

– А кто тебе нужен? – раздалось в ответ.

«Что голову ломать, покойник это, ожившее изваяние или еще какое колдовство?» – уговаривал себя чайханщик. Он решился спросить:

– Ты джинн или человек?

– Я жандарм.

Чайханщик собрался с духом, хотя ему для этого пришлось напрячь все силы, и выговорил:

– Лжешь! – а себе под нос пробормотал: – Боюсь я, ох, боюсь!

Но в пещере каждый звук отдавался гулко, и это сделанное самому себе признание долетело до жандарма. Тот сказал:

– Правильно делаешь, что боишься. Я давно раскусил, что тут героин замешан. Кто с тобой в деле, говори!

Когда чайханщик понял, что перед ним не джинн, а жандарм, он проглотил слюну, сжался, но ничего не ответил.

Жандарм, потеряв терпение, шевельнулся, сделал шаг вперед, раздраженно рявкнув:

– Ты что, немой? Говори! А вы – выходите наружу!

Он не знал, что внутри пещеры нет никого, кто мог бы выйти наружу… Староста же там, наверху, наоборот, собирался лезть внутрь. Этого жандарму тоже не дано было знать. В сущности, староста тоже не больно много знал и не так-то уж хотел спускаться – только консультация с четками побудила его на такое предприятие. Дело оказалось трудным. Ему никак не удавалось, согнувшись, упереться руками в противоположные стенки колодца – мешал большой живот. Староста вынужден был сесть (а точнее, брякнулся на задницу), потом он, ерзая, пододвинулся к устью колодца, спустил ноги в шахту, затем сполз туда до половины, так что смог упереться локтями, а потом медленно заскользил вниз. Тут из глубины пещеры послышался голос чайханщика.

Страх, чайханщика развеялся, к нему вернулось самообладание, он даже чувствовал себя увереннее. Он не спеша поднялся из-за гробницы, перевел дух, с расстановкой, как бы проверяя на вкус весомость и значимость каждого слова, проговорил:

– Ты меня напугал!

Жандарм с резкостью человека, находящегося при исполнении, спросил:

– Зачем ты сюда явился?

– А что – запрещено? – откликнулся чайханщик заносчиво и нагло. – А ты зачем?

Разъясняя свои права, жандарм объявил еще раз:

– Я – жандарм.

И хотя чайханщик по голосу и по наружности уже узнал его, но, чтобы уколоть, уязвить его самолюбие, сказал:

– Откуда это известно?

– Ослеп ты, что ли? – зарычал жандарм. – Да я полицейский служащий! – И он указал на свою жандармскую форму.

Чайханщик хладнокровно возразил:

– Я тоже полицейский служащий. Жандарм опешил:

– Ты – полицейский?… Какой же ты полицейский? Чайханщик, указав на свою одежду, ответил:

– А ты что – не видишь? Я тайный агент.

С этими словами он вышел из-за гробницы и спрятался за одной из скульптур.

Жандарм ему не поверил, но в душе его все же шевельнулось сомнение, и он мысленно говорил себе: «Неизвестно, может, это и правда, может, он здесь расследует особо секретное дело, может, все его хождения в деревню были из-за какого-то тайного государственного поручения?… Надо соблюдать осторожность. Но и допрос прекращать нельзя!» Итак, преисполненный сомнений и колебаний, он опять шагнул вперед и сказал: