Тайна Соколиного бора - [108]

С пригорка за селом комиссару была хорошо видна вражеская колонна. Она двигалась медленно, словно прощупывая каждый метр земли. Комроты Мигалов, находившийся возле комиссара, начал заметно нервничать:

— Что это? Танки — на заминированном месте и не рвутся?

Комиссар не отрывал от бинокля глаз. Танкисты открыли бешеный огонь по селу. Взметнулись столбы черного дыма, показались красные подвижные языки пламени. Вдруг передний танк окутался дымом, на мгновение словно повис в воздухе и свалился в канаву. Разматываясь и изгибаясь, заблестели в воздухе гусеницы. Глухой взрыв потряс землю.

— Есть! — радостно воскликнул комроты.

Танки и машины остановились. Из них выскакивали солдаты, метались по дороге, залегали в канавах. Потом, рассыпавшись и выровнявшись, тройной цепью двинулись по полю на партизан.

— Подпустить на сто метров и открыть огонь! — приказал комиссар, и командир роты бросился к бойцам.

…Фашисты шли в полный рост. Танкисты били из пулеметов и орудий.

Село пылало. Солнце постепенно совсем скрылось за дымом.

В ста шагах от села солдаты приложили к плечу автоматы и полили все вокруг горячим свинцом разрывных пуль. Им ответили партизанские пулеметы, винтовки и автоматы. Немцы залегли, ползая по земле и ища спасения. С флангов пошли вперед партизанские взводы. Немцы не выдержали и начали отходить, оставляя за собой трупы; потом поднялись и побежали. Партизанский взвод, забравшись в тыл, ударил по колонне автомашин, стоявшей на дороге. Машины запылали, и перепуганные шоферы бросились в стороны.

…Бой закончился в сумерки. Два немецких батальона были полностью разгромлены, три танка и несколько десятков автомашин уничтожены. В донесении комиссар писал, что атака врага отбита, потери — один убитый и четверо раненых и что батальон готов к дальнейшим боям. Но не успел он отправить донесение в штаб, как пришел приказ от Ивана Павловича. Комиссар спокойно положил донесение в карман и снова двинулся в дорогу.

Заседание партийного комитета

Заседание партийного комитета партизанского отряда происходило в лесной сторожке.

Из сел партизаны ушли. Ушло оттуда и население: вражеские летчики непрерывно бомбили села и обстреливали все живое из пулеметов. С самолетов на лес бросали тяжелые бомбы, пустые бочки из-под бензина, железные плуги и даже бороны. Летя с большой высоты, тяжелые предметы ревели, пронзительно визжали в воздухе. Фашисты рассчитывали запугать партизан.

Когда дед Макар увидел на месте падения «бомбы» расплющенную борону, он искренне удивился:

— Конец, люди добрые! Вот попомните мое слово — скоро конец фрицу!.. Ох, не от хорошей жизни он боронами бросается!

Долго смеялись и шутили партизаны.

Но не только бороны бросали гитлеровские пилоты. Не оставалось ни одного села, на которое не были бы сброшены бомбы. Насколько мог охватить глаз, всюду вставали тяжелые столбы дыма и земля покрывалась непроницаемой завесой.

На карауле возле лесной сторожки, где шло заседание партийного комитета, стоял Иван Карпенко. Он чувствовал себя куда лучше. Иногда ныли не совсем зажившие раны, да часто при воспоминании о семье щемило сердце. И сейчас, стараясь думать о чем-нибудь другом, он расхаживал перед сторожкой.

Карпенко не тревожило то, что фашисты наступают. Если уж он, Карпенко, с автоматом охраняет самого командира и партийный комитет, пусть лучше враг не суется! Тут собрались люди партийные: районами руководили, колхозы строили, новую жизнь… Уж они-то знают, как разбить захватчиков! Ты, Иван, сколько прожил, а думал ли когда-нибудь о таком?.. У них и связь с Москвой есть, и самолеты прилетают, и капитан приехал… От самого Сталина, говорят люди! Хоть сам капитан об этом и не сказал прямо, но от народа не скроешь. Вот и его, Ивана, тоже не проведешь. Он за это время много узнал нового. Если бы все начать сначала! Не сидел бы тогда дома сложа руки, а пошел бы сразу со всеми. Живы были бы жена и дети…

И снова перед Иваном встает тот день: перепуганная жена, девочки-близнецы держатся за ее юбку, а сынок… «Ох, сынок, сынок!» даже зажмуривается Иван от боли. Все к отцу рвался, да фашист его по голове прикладом, прикладом…

Иван Карпенко старается отвлечься от воспоминаний. Он начинает думать о тех, кого он сейчас охраняет… Дело ясное — капитан Макаров приехал от Сталина. Узнал Иосиф Виссарионович, что на партизан собираются идти немцы, и прислал самолеты. И все он знает, товарищ Сталин! И на фронтах и тут… Большая сила — партия! Вон, смотри, заседает партийный комитет. Это же он обо всем думает. И о том, как отомстить за горе народное… Вот заседают, а тебе, Иван, поручили охранять. Значит, доверяют… хоть ты и беспартийный.

Но снова мысли о жене и сыне одолевают его. Клубок подкатывается Ивану к горлу, на глаза навертывается непрошеная слеза. Он вытирает ее рукавом, настороженно осматривается — не видел ли кто, и ему становится стыдно за себя:

«Слезу пустил… Вишь ты!.. Ты сильным должен быть, Иван! Тебе партия верит. И чудак же ты: не спросил — может быть, тебе тоже в партию записаться можно?..»

В партии все первые люди, что за свободу народа жизни своей не жалеют, всех людей за собой ведут. Но разве ж он не такой, разве не умирал за народное дело? Разве Иван не сделает всего того, что прикажет партийный комитет? Сделает! Так разве он не партийный?..