Тайна «Сиракузского кодекса» - [32]

Шрифт
Интервал

Мисси могла только пожалеть тех, кто в последнее время не бывал в Париже, но жалость не подразумевает милосердия.

— Нет, — сказал я, — такой не знаю.

— Конечно, ты не знаешь. Но я здесь, чтобы тебе помочь.

— Благодарю. Как же чертовы французы называют жадин?

— Ну, — педантично начала она, — эволюция сленга очень интересна. В прошлом они могли сказать: «Elle a les dents longues» — «У нее длинные зубы». Теперь они говорят «La salope ci les rayent le parquet» — «Зубы суки царапают паркет».

Она поболтала указательными пальцами под верхней губой.

— Как мило.

— Выразительно, не правда ли? Знаешь, у французов активный словарь приблизительно двести тысяч слов. Американский же английский составляет шестьсот тысяч. Зато французские идиомы восполняют…

— Ты слышала, чтобы кто-нибудь говорил так о Рени Ноулс?

— Что? — отвечала Мисси, словно бы искренне потрясенная. — Что в ее двуязычном словаре восемьсот тысяч слов?

Она прижала руку к груди.

— Как у меня?

— Нет, Мисси, — терпеливо проговорил я, — что ее зубы царапают паркет. Что она становится жадной. Или нечестной.

— Только от Томми. Больше никогда и ни от кого. Если словцо пущено в оборот, это конец. Но от всех остальных я слышала, что она честна, честолюбива, много работает и…

— И?..

— Ну…

Я кивнул на ее стакан.

— Развяжи себе язык. Если ему это требуется.

Мисси взяла бокал обеими руками и поднесла к губам, но не отпила.

— Я слышала, что ей нравятся крутые сделки, — сказала она над кромкой, хлопая ресницами. — Как ты это понимаешь?

X

Мисси, искусно направлявшая курс беседы от утомительно серьезного разговора к легкомысленной болтовне, вдруг резко прервала это занятие, извлекла сотовый телефон, назначила свидание и быстренько закончила ленч. Она пустила меня за руль «ягуара», попросив отвезти ее в центр, а сама болтала по телефону с одним из своих брокеров.

Этот «ягуар» с откидным верхом — настоящая машина, снабженная к тому же шестнадцатицилиндровым двигателем. Пешеходов так поражала красота автомобиля, что они забывали плюнуть на капот. Нет, не поймите меня неправильно: как раз накануне кто-то расписал граффити задний борт моего двенадцатилетнего пикапа. Мы живем в обществе равных возможностей.

Томми Вонг занимал своей конторой целый этаж десятиэтажки между северо-западным углом Миссии и Четвертой. Тонкий арочный орнамент вязаного жакета на светловолосом манекене, галстук, хаки и туфельки с кисточками на цветных носках провели нас сквозь море контор, занимающихся компьютерным дизайном, в его кабинет.

— Этот паренек использует «Шанель № 5», — наморщила нос Мисси, — и это так же верно, как то, что Господь создал маленьких рыбок для суши.

— Ты считаешь, это чтобы прикрыть его моральную развращенность или чтобы ее обнародовать?

— Я считаю, если б он хотел прикрыться, набросил бы на плечи плащ.

Это был угловой кабинет с окном на восток, из которого открывался вид на все сады Йерба Буэна — или на то, что от них осталось, потому что к тому времени «Сони Мутреон» отхватил от них северо-западный угол. Но водопады, кафе, длинные дорожки и газоны еще сохранились, привлекая конторских работников, которые теперь рассыпались по саду, курили, читали или сидели, обняв колени и жмурясь на солнце сорокапятиминутного обеденного перерыва. Здесь и там среди них пристроились по двое или по трое бездомные с собаками и магазинными тележками. Над Третьей улицей возвышался Музей современного искусства.

Томми Вонг с Мисси обменялись горячими приветствиями. Вонг выглядел лощеным типом. Лет шестидесяти или около того, безупречно причесанный и одетый, он воплощал успех и довольство и неуловимо морщился на всякое проявление не вполне безупречного вкуса.

Я знал, что он участвовал в конкурсе проектов здания МСИ и, наряду с дюжиной других кандидатов, проиграл его Марио Ботта. Когда Мисси нас представила, я слегка уколол его, упомянув вид на один из самых выразительных образцов городской архитектуры в Сан-Франциско.

— Чертов музей, — сказал Томми, мотнув головой в сторону МСИ.

Мисси поспешила вмешаться.

— Мне нравится это здание, Томми. Не ревнуй. Кто-нибудь может принять тебя за обиженного неудачника. Тебе это не к лицу. К тому же все это было и прошло десять лет назад. И можно ли забыть, мечтательно добавила она, — синьор Ботта произносит свою речь на церемонии основания — на чистейшем итальянском. Господи, как мне хотелось забрать его домой и съесть большой ложкой.

— Определенно, дорогая.

Томми Вонг также мечтательно улыбнулся: мужчина, позволяющий себе развлекаться гетеросексуальными отношениями, но лишь со стороны.

— Я уверен, он был бы в восторге.

— Беда с этим зданием, — продолжала Мисси, — в том, что оно совершенно подавляет так называемую постоянную экспозицию, для которой предназначено. Мы получили первоклассное здание, наполненное второсортным искусством.

Мисси была сопредседателем комитета, существовавшего ради сбора денег на решение именно этого затруднения, и ее плавное фуэте от архитектуры к осмеянию постоянной экспозиции показалось мне весьма ловким ходом, чтобы подцепить Вонга, выудив из него пожертвование.

Но Вонг и сам был на высоте.


Рекомендуем почитать
Боги Гринвича

Будущее Джимми Кьюсака, талантливого молодого финансиста и основателя преуспевающего хедж-фонда «Кьюсак Кэпитал», рисовалось безоблачным. Однако грянул финансовый кризис 2008 года, и его дело потерпело крах. Дошло до того, что Джимми нечем стало выплачивать ипотеку за свою нью-йоркскую квартиру. Чтобы вылезти из долговой ямы и обеспечить более-менее приличную жизнь своей семье, Кьюсак пошел на работу в хедж-фонд «ЛиУэлл Кэпитал». Поговаривали, что благодаря финансовому гению его управляющего клиенты фонда «никогда не теряют свои деньги».


Легкие деньги

Очнувшись на полу в луже крови, Роузи Руссо из Бронкса никак не могла вспомнить — как она оказалась на полу номера мотеля в Нью-Джерси в обнимку с мертвецом?


Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь

Действие романа происходит в нулевых или конце девяностых годов. В книге рассказывается о расследовании убийства известного московского ювелира и его жены. В связи с вступлением наследника в права наследства активизируются люди, считающие себя обделенными. Совершено еще два убийства. В центре всех событий каким-то образом оказывается соседка покойных – молодой врач Наталья Голицына. Расследование всех убийств – дело чести майора Пронина, который считает Наталью не причастной к преступлению. Параллельно в романе прослеживается несколько линий – быт отделения реанимации, ювелирное дело, воспоминания о прошедших годах и, конечно, любовь.


Начало охоты или ловушка для Шеринга

Егор Кремнев — специальный агент российской разведки. Во время секретного боевого задания в Аргентине, которое обещало быть простым и безопасным, он потерял всех своих товарищей.Но в его руках оказался секретарь беглого олигарха Соркина — Михаил Шеринг. У Шеринга есть секретные бумаги, за которыми охотится не только российская разведка, но и могущественный преступный синдикат Запада. Теперь Кремневу предстоит сложная задача — доставить Шеринга в Россию. Он намерен сделать это в одиночку, не прибегая к помощи коллег.


Капитан Рубахин

Опорск вырос на берегу полноводной реки, по синему руслу которой во время оно ходили купеческие ладьи с восточным товаром к западным и северным торжищам и возвращались опять на Восток. Историки утверждали, что название городу дала древняя порубежная застава, небольшая крепость, именованная Опорой. В злую годину она первой встречала вражьи рати со стороны степи. Во дни же затишья принимала застава за дубовые стены торговых гостей с их товарами, дабы могли спокойно передохнуть они на своих долгих и опасных путях.


Договориться с тенью

Из экспозиции крымского художественного музея выкрадены шесть полотен немецкого художника Кингсховера-Гютлайна. Но самый продвинутый сыщик не догадается, кто заказчик и с какой целью совершено похищение. Грабители прошли мимо золотого фонда музея — бесценной иконы «Рождество Христово» работы учеников Рублёва и других, не менее ценных картин и взяли полотна малоизвестного автора, попавшие в музей после войны. Читателя ждёт захватывающий сюжет с тщательно выписанными нюансами людских отношений и судеб героев трёх поколений.