Тайна «Силверхилла» - [19]

Не мешкая более, я сошла по лестнице вниз, на первый этаж. Длинная комната для приема гостей была пуста. Ее светло-голубые и золотистые тона, выцветший розовый ковер – все это было мягким, приятным, зовущим. Сквозь двустворчатую дверь в конце холла краем глаза я увидела столовую, где горничная расставляла на камчатной скатерти столовое серебро. Девушка с любопытством искоса поглядела на меня. "Сегодня вечером, – подумала я, – в городе будет о чем посудачить".

Однако, продвигаясь по комнате, я сосредоточила все свое внимание на одном-единственном предмете. Портрет дедушки Диа был возвращен на свое место на стене рядом с портретом Джулии, и я сразу же прониклась к этому портрету теплым чувством, какого у меня не вызывал портрет бабушки. Если бы он был сейчас жив, сомневаюсь, чтобы мне передали то письмо Джулии.

Мама говорила мне, что в ту пору, когда эти портреты создавались в Англии, ему было двадцать восемь лет. Художник сумел схватить его удаль и красоту и свойственную ему могучую жизненную силу. Они ощущались в его белокурых волосах, копной возвышавшихся надо лбом, во внимательном взгляде голубых глаз, в капризном рисунке рта. Но это было не все. Я почувствовала в лице дедушки Диа не только напор могучей энергии – он был характерен и для Джулии, – но и великодушие, доброту, казалось отсутствовавшие в ее лице. Мужчина и женщина, бывшие мужем и женой, оба были полны жизненной энергии, оба импульсивны, но в Диа, при всей авантюрности его натуры, ощущалась большая ясность духа.

На портрете он был изображен в костюме того времени – сером сюртуке, манишке со стоячим воротничком и жилете с цепочкой карманных часов, но его легко можно было представить в более романтичном одеянии, с рукой, покоящейся на эфесе шпаги, в накинутом на плечи плаще и щегольских сапогах.

Я услышала позади себя тихий голос, но слова звучали отчетливо.

– Какого вы мнения о нашем деде и бабке, Малинда?

Повернувшись, я увидела перед собой такую точную копию портрета, что мне захотелось протереть глаза. Но с первых же минут моей неожиданной встречи с кузеном Джеральдом я поняла, что сходство заключалось лишь во внешней привлекательности, густых белокурых волосах, синих «горэмских» глазах, форме носа и рта, напоминавших нос и рот дедушки Диа. Никакого иного сходства между ними не было.

При взгляде на портрет сразу было ясно, что Диа был мускулистым, здоровым и бодрым мужчиной, тогда как Джеральд, которому исполнился 41 год, позволил своему телу стать дряблым. Было между ними и другое различие.

На моем кузене были хорошо скроенные брюки и легкий рыжевато-коричневый пиджак, правый рукав которого у локтя был аккуратно подколот. Свободно спадая с плеча, он скрывал какое-то увечье. Я проделала точнехонько то же самое, что всякий незнакомец проделывал со мной, и тут же устыдилась. Джеральд по крайней мере держался гораздо свободнее, чем я. Он посмотрел прямо на мою щеку и сокрушенно покачал головой.

– Мама все преувеличила, – сказал он. – Право же, ничего особенного, если знать, что шрам существует. Не очень-то нам с вами повезло, а, кузина Малинда?

У меня было искушение рассказать ему о маленькой драматической сценке, которую я, бывало, разыгрывала перед зеркалом, но я не решилась. Надо быть поосторожнее, ведь я еще не знала, настроен ли мой кузен в отношении меня столь же враждебно, как его мать и бабушка, или же – чем черт не шутит! – быть может, он окажется моим другом.

– Да, так что же вы думаете о них? – повторил он свой вопрос, указывая левой рукой на портреты.

– Они, должно быть, были очень похожи друг на друга и в то же время совсем разные, – осторожно сказала я. – Интересно, как они ладили друг с другом?

– Вы очень проницательны, кузина. Разница между ними, разумеется, в том, что они были, так сказать, сделаны из разного материала. Оба были в те дни отчаянно смелы и элегантны, но у бабушки, если можно так выразиться, это была элегантность тончайшей стали, а у дедушки Диа – элегантность бархата.

Я думаю, что, пока сталь одерживала верх, они ладили прекрасно.

– А теперь, когда бархата больше нет, что сталось со сталью?

– Она превратилась в острую рапиру, – сказал он и добавил: – К тому же иногда и опасную.

Я подумала: уж не предостережение ли это мне? Внутренне подобравшись, я перешла в наступление.

– Я хочу увидеться с бабушкой, – сообщила я ему. – Ведь я здесь благодаря ей, и у меня есть право по меньшей мере увидеть ее.

– Вы здесь благодаря ей?

– В буквальном смысле слова. Так же, впрочем, как и вы. Ведь мы живем на этом свете благодаря тому, что до нас жили эти двое, – те, что на портретах. Нравится ли ей это или нет, между нами есть связь, и порвать ее я не могу, пока не увижу ее и не поговорю с ней.

Он покачал головой.

– Вы бросаетесь прямо на острие рапиры, – сказал он. – Если станете упорствовать, то пострадаете от этого вы.

– От меня не так-то легко отделаться, – заметила я.

– Это я вижу.

Прежде чем продолжать говорить, он присмотрелся ко мне более внимательно и осторожно.

– Вы знаете, мы тут много о вас говорили. Ваша мама, насколько я знаю, написала бабушке письмо, которое ее страшно расстроило, хотя она держит в секрете его содержание.