Тайна Пушкина - [41]
С а в и н а. Как мне было тяжело проститься с вами в Париже, что я тогда перечувствовала… Вы должны были все понять… Вы — знаменитый писатель, а я — бедная балаганная актриса. Не удивляйтесь этому названию; в данную минуту оно как нельзя более подходит ко мне: я играю на этой неделе десять раз, а бог дал семь дней только, — мне приходится играть почти два раза в день, на двух театрах. Наверно, это хорошо, мне это поможет заглушить… Вам скоро надоест мой почерк, но вы сами в этом виноваты — я чувствую необходимость во всем исповедоваться перед вами. Многое хотелось бы вам еще сказать. Для меня встреча с вами… ну, вы сами знаете… и не судите слишком строго несчастную Савину.
Т у р г е н е в. Помните, я вам как-то раз сказал, что вы в моей жизни оставили след, который не изгладится, хотя бы я сам старался его стереть… Правду я тогда сказал… Но позвольте вас спросить: как же это вы не сумели обеспечить себя от такой неслыханной эксплуатации? Играть два раза в день — да это чудовищно! Или, может быть, вам такая лихорадочная деятельность нужна, чтобы «заглушить»… Что же именно?.. Вот уж точно, в отношении к вам, можно цитировать: «Только временное — вечно». Живешь со дня на день, думаешь: это только так, пока… а смотришь: и всю жизнь так проживешь… Читал я в газетах отчет о вашей последней роли в пьесе Островского. Говорят, вы прелестны в русском костюме: не пришлете ли вы карточку? Впрочем, как сказано у Богдановича: «Во всех ты, душенька, нарядах хороша».
С а в и н а. Когда же вы приедете в Петербург, посмотреть меня в новой роли?
Т у р г е н е в. А, господь ведает! Это будет зависеть от различных обстоятельств, которые могут совершиться скоро или затянуться… Надеюсь все же прибыть в Россию не позже января. Я, конечно, вас увижу, но… присутствие вашего будущего супруга, которое меня несколько смутило в Париже, будет иметь свое влияние… Прошедшее едва ли воротится даже в том виде, в каком оно было… Должен вам сознаться, что старею — и стареюсь… что не всегда совпадает. Что делать! Как говорит пословица: «Пожито, попито — надо и честь знать…»
С а в и н а (читает письмо). «Париж, 13 марта 81-го года. Если Вы будете продолжать так не щадить себя, Вы непременно себя уходите, и я, не шутя, предлагаю Вам сделать мне честь и удовольствие: отдохнуть несколько дней или недель в моей деревне. Воображаю, как должны были подействовать на Вас похороны Достоевского и потом смерть Елизаветы Матвеевны Левкеевой. С Вашими нервами нужна крайняя осторожность. И как это не было близ Вас хорошего приятеля, чтобы помешать Вам доводить себя до изнеможения! В мае я приеду в Спасское и останусь там все лето. Лучше для Вашего здоровья ничего нельзя придумать, как безмятежное и спокойное житье в деревне».
Т у р г е н е в. У меня — в Спасском — и климат хороший, и сад прекрасный, и повар отличный, и я вас на руках носить буду… Очень приятная мысль!…
С а в и н а (продолжает читать). «Так как у меня семейство Полонских гостить будет, то и приличие будет соблюдено. Таким образом, быть может, исполнится то, о чем я мечтал в прошлом году… Подумайте и напишите мне, чтобы я мог порадоваться заранее… Как бы это было хорошо, и как бы Вы поправились на нашей черноземной почве… И как бы мы отлично провели время…»
Т у р г е н е в. Что там ни говори, а между вами и мною установилась связь, которую ничто порвать не может… Ваш развод подвигается? Ведь вы для чего это делаете, чтобы выйти замуж за вашего блестящего военного, господина Всеволожского? Или вам только хочется получить свободу?
С а в и н а (словно про себя). Я не верю ни одному слову Всеволожского… не уважаю его, даже ненавижу, а люблю… без памяти люблю.
Т у р г е н е в. А фотографию свою вы так мне и не прислали? Милая Мария Гавриловна, я вас очень люблю — гораздо больше, чем следовало, — но я в этом не виноват… Спасибо за обещание погостить у меня в Спасском. Посмотрим, как вы его сдержите… Надеюсь, что вы не слишком соскучитесь под моим кровом… Как приятно будет мне снова увидеть ваши прекрасные глаза. Особенно если я замечу в них хоть искру удовольствия…
Спасское. Кабинет Тургенева. Из окна открывается вид на парк. Т у р г е н е в, в коричневой парижской «вязанке» и с небрежно завязанным белым шарфом вместо галстука, сидит в кожаном кресле за письменным столом. Слышна музыка — Глинка, «Сомнение» (виолончель, рояль и женский голос). Некоторое время Тургенев молча слушает. Потом тихо поет последние слова романса.
Т у р г е н е в. Как удивительно богата Россия талантами! Глинка!.. Имя его не забудется… (После паузы.) Вспомнят ли обо мне когда-нибудь? И чья трепетная женская рука… «Ты сорвала все мои цветы, и ты не придешь на мою могилу». Под гору пошла дорога… Судьбой отсчитанные дни!.. И, как прежде, один… Куда мне деться? Что предпринять? Я как одинокая птица без гнезда. Куда полететь?..
Входит С а в и н а. На ней белое платье, перехваченное в талии широкой белой лентой.
С а в и н а. Пойдемте в сад. Мы на террасе так славно пели… Было очень весело! Яков Петрович Полонский очень мил, он посвятил мне свои стихи…