Тайна Пушкина - [25]
(После небольшой паузы.) Я это знала, предчувствовала… Куда бежать от этой толпы?.. Ни состраданья, ни милосердия… О, господи!.. (Опускается на колени перед иконой, шепчет слова молитвы, медленно поднимается, читает.)
З а т е м н е н и е.
Музыка.
Когда снова свет, на дворе весна, в комнату проникают солнечные лучи. Е л е н а у окна.
Входит Т ю т ч е в, он в узком поношенном пальто, застегнутом не на ту пуговицу, одна пола длиннее другой, шарф волочится по полу, шляпа сдвинута в сторону. Елена бросается к нему.
Е л е н а (рыдая). Наконец-то!.. Все… все… кончилось… Жизнь кончилась… Отец узнал… приехал в Петербург из Пензы… Он меня проклял, проклял!.. Отрекся от меня… меня покинули… Я отверженная!.. Уж лучше умереть!..
Т ю т ч е в. Успокойся, успокойся… прошу тебя… Ну, так случилось…
Е л е н а. Ма танте пострадала… Все из-за меня. Мы обе отставлены, изгнаны из института, выброшены на улицу…
Т ю т ч е в. Жестоко, подло…
Е л е н а. Начальница… змея подколодная… Она даже меня не выслушала, отказалась принять.
Т ю т ч е в. Вздорная тварь, она плетет козни и против меня, моих девочек, хочет их выдворить из Смольного…
Е л е н а. А их-то в чем вина?.. Я одна всему причиной, всех бед… Для нее главное — репутация воспитателей, их престиж…
Т ю т ч е в. Каждый чиновник здесь мнит себя самодержцем. Кто дал им право?.. Нравственные законы внутри нас одних. Надеюсь, ее глупая интрига все же рухнет.
Е л е н а. Нам велено освободить казенную квартиру… будем жить на пенсию тетушки.
Т ю т ч е в. Совсем худо!.. Я буду помогать…
Е л е н а. С голоду не умрем, буду давать уроки французского. Более всего меня мучит и заботит судьба нашей малютки.
Т ю т ч е в. Тебе так сейчас нужна надежность. А я не могу, не могу… Придется покориться обстоятельствам… слабое утешение. Вот что… Завтра я должен по службе опять выехать в Москву. Поедем втроем…
Е л е н а. У дочурки еще нет имени, это тяжкий грех.
Т ю т ч е в. В Москве и будем ее крестить.
Е л е н а. Ты прав, не стоит привлекать толпу любопытствующих. Как ты хотел бы ее назвать?
Т ю т ч е в. Решай сама.
Е л е н а. Еленой… Это ведь означает свет, свет очей моих… Запишем Еленой Федоровной Тютчевой. Надеюсь, ты не станешь возражать? В нашем положении это ничего не меняет, она незаконная, как и я, и все же…
Т ю т ч е в (после раздумья). Это создаст определенные сложности.
Е л е н а. Я прошу…
Т ю т ч е в. Ну это же… Дочери взрослые… Блудный отец…
Е л е н а. Я прошу, милосердия твоего прошу… И небо к нам будет милостиво.
Т ю т ч е в. Ну хорошо… пусть…
Е л е н а (перекрестилась возле иконы). Господи, спаси нас и помилуй!.. Каюсь за грехи свои. «Покаянье перед ликом божьим отверзи ми дверь…»
Т ю т ч е в. Пойдем же.
Уходят.
Сцена условно разделена на две части. В одной половине — стол, кресло, на столе несколько конвертов, листки бумаги. В другой — комната в имении Тютчева Овстуге. В ней широкий диван, несколько низких кресел, на полу ковер, по обеим сторонам цветы в больших вазах. Э р н е с т и н а стоит возле камина, в руках у нее распечатанное письмо. Диалог между нею и Тютчевым продолжается в переписке.
Э р н е с т и н а. Этот письмо прислан почта, аноньим. Я все уже знайт. Менья больше всего волновайт ты сам… ведь ты оччень мучиться и терзайт себья… Ты помогай этой женщина, ваш ребенок… бедное дитья… А я все смогу переносить, и стон и крик…
Т ю т ч е в (про себя). Молва и до Овстуга добрела… (Вслух.) Ты деликатна, даже слишком… Сдержанность, благородное достоинство. И все же… Это ранит сердце… не могу поступать иначе… Это вне моей воли.
Э р н е с т и н а. Вся моя земная долья — любить и страдать, прощая… Так мне суждено! Это мне божья кара за смерть твой первый жена. К старости мужчины становятся безрассуднее, и когда ты совьсем потерял голова, женщины имеют над тобой власть, превосходство…
Т ю т ч е в. Обычная твоя проницательность не обманула тебя…
Э р н е с т и н а. Я не пугаюсь свой одиночества, сохраняй ко мне… как это… ува-же-ние… Будь ко мне снисходительным…
Т ю т ч е в. О чем ты?.. Ты соединяешь в себе все, что есть лучшего и достойного быть любимым.
Э р н е с т и н а. Не скажи мне так… Говорить — это не есть любить. Помнишь, у Данте: «…Тот страждет высшей мукой, кто радостные помнит времена в несчастии…» Это и про менья. Когда-то давно уже, ты написал мне стихи: