Тайна прикосновения - [18]

Спеша и обжигаясь, девчонки таскали сладкие кусочки, а Ольга смотрела на них, опершись на черенок лопаты.

— Теть Оль, а вы-то что? — первой опомнилась Паша.

— Кушайте, кушайте. Я уже поела.

Ольге не было ещё сорока, но выглядела она на все шестьдесят. В прошлом году похоронила мужа и осталась одна — детей у неё не было.

Противень быстро пустел, и вскоре на нём осталась только сгоревшая корка. Тётка Ольга принесла большой закопченный чайник — в нём она заваривала сушёную сахарную свёклу, добавляя мяты и чебреца. Чай был душистый и сладкий, хотя и без сахара.

— Говорять, в клубе сегодня агитбригада из Воронежа концерт даёть! — затараторила Катька. — А опосля танцы будуть под гармошку.

— Ой, девчонки, айда! — отозвалась Танюша, не сильно спорая по работе. — Мне эта свекла уже ночью снится.

— Как хотите, а я — спать! — заявила Паша, прикрывая рот рукой.

— Пашуня, ну пойдём, ты же знаешь, я без тебя. Афишу видала? Стихи бу- дуть читать, романсы петь!

Ловкая чёрненькая Катька выскочила из-за стола, схватила в руку платочек и тоненько заголосила:

— Здравствуй, милая моя, я тебя дождалси! Ты пришла, и я пришёл, и не рас- терялси!

… В Плещеевке только два сруба в центре села были крыты железом — правление совхоза «Путь к коммунизму» и клуб, над дверью которого трепал ветер алое полотнище с белыми буквами: «Привет работникам трудового фронта!».

Здесь, в комнатах правления и большом зале клуба, вечерами горели электрические лампочки, и народ охотно шёл сюда услышать новости, посмотреть кино. Правда, в разгар танцев лампочки могли неожиданно потускнеть, ввергая в темноту собравшихся, затем так же неожиданно загореться вновь. Тарахтенье за открытыми окнами английского двигателя, когда-то отобранного у помещика, временами захлёбывалось, словно предупреждая народ о грядущей темени, но, на этот случай всегда в запасе имелись свечи, кинозал тут же превращался в танцевальный, в дело вступала гармошка. А чего сидеть в хате тёмными осенними вечерами? Здесь было весело!

Агитбригада прибыла на двух подводах, запряжённых уезженными лошадками. Благо от Воронежа каких-то пятнадцать километров! Они везли с собой плакаты и лозунги, аккордеон, трубу и скрипку.

Девочки протиснулись в зал, когда артистов и агитаторов залу уже представили. На сцене, которая была освещена лучше, чем зал, они увидели «живую пирамиду» из четырёх человек, изображавшую звезду. В центре находился атлетически сложенный молодой человек с широко расставленными ногами; могучий торс обтягивало тонкое трико, на плечах и коленях атлета стояли худенькие барышни в красных блузках, белых плиссированных юбочках, белых тапочках и длинных белых носках. Яркие блузки девушек хорошо выделялись на фоне составных белых полотен, на которых был изображён крестьянин, огромным кулаком сметающий со своего пути маленькие корявые фигурки с карикатурными лицами, изображающие кулаков, попов и прочую буржуйскую «нечисть».

Паша с Катькой пристроились на свободной скамье. Клуб был забит селянами. Почти все мужчины и парни курили самосад, над головами зрителей стояли сизые клубы дыма. Девки и бабы грызли семечки, бросая шелуху на подолы платьев, тихонько хихикали, показывая пальцем на выпирающий рельефный бугорок на тонком трико физкультурника.

«Звезда» распалась, участницы ловко спрыгнули на дощатый пол сцены. Вышла девушка в чёрном берете, в очках, в чёрном платье с белым воротничком, объявила звонким певучим голосом:

— Стихи народных поэтов Кольцова и Демьяна Бедного, читает рабочий завода имени Коминтерна Андрей Первозванный!

На сцене появился долговязый парень в косоворотке, с вытянутым лицом и большими глазами. Белки глаз декламатора сверкнули в свете лампочек, он прищурился, стал оглядывать зал: одна рука в кармане брюк, пальцы другой засунуты за тонкий ремешок на талии. Колхозницы, жующие семечки, его не смутили, видно, выступал не впервой. Вот он снова сверкнул глазами, тряхнул густой шевелюрой, протянул руку, что была на поясе, в зал и начал негромко, поэтому те, кто хотел что-то услышать, стали призывать к порядку молодёжь.

Ты пахни в лицо, ветер с полудня,

Растревожь, взволнуй степь просторную…

Постепенно чтец овладевал вниманием собравшихся, приглушённый голос крепчал, набирал силу. До Паши его слова долетали откуда-то издалека, певучий ритм стиха завораживал, но смысл не доходил до неё, ей хотелось уйти из этого задымлённого зала и уснуть.

Затем стали звучать агитки Демьяна Бедного, но Паша уже заснула на плече Катьки. Ей приснился брат Зиночки Жорж, как они, взявшись за руки, идут с ним куда-то…

Меж тем собравшиеся в клубе бедняки аплодировали стихам Демьяна. Но вот декламатор покончил с ними и, после небольшой паузы, сказал:

— А теперь я хочу прочитать вам стихи Сергея Есенина.

«Сорокоуст»! — объявил он и начал читать напевно, растягивая слова, некоторые громко выделяя голосом. Пашка проснулась, когда рабочий завода имени Коминтерна почти завопил:

О, электрический восход!

Ремней и труб глухая хватка,

И изб древенчатый живот

Трясёт стальная лихорадка!

Затем он сбавил тон и начал более проникновенно:

Видели ли вы,