Тайна Орлиной сопки - [74]

— А ну давай еще! — не слишком любезно предложил Шер-хан.

Дереев опять выиграл.

Шер-хан стал злиться — новичок подрывал его авторитет. Но Семен вовремя понял это и проиграл.

Шер-хан догадался, что новичок проиграл ему нарочно, но виду не подал, даже решил поощрить и окрестил Стосом. Так эта кличка и прилипла к Семену Дерееву на всю жизнь.

Старший лейтенант Худобердыев заглянул в кабинет к своему начальнику. Майор Тагаев склонился над исписанными листами бумаги.

— Что у вас? — спросил он, прерывая свое занятие.

Худобердыев показал на часы.

— Вас уже, наверное, заждались дома, товарищ майор.

— Справедливая критика, — улыбнулся Тагаев.

— Так в чем же дело?

— Хочется закончить главу. — Тагаев дописал несколько слов. — Ну-ка послушайте, что получилось:

«Виктимология не конкурирует с криминалистическими науками и уголовным правом. Она лишь дополняет их более углубленным изучением социальных проблем. Изучать личность потерпевшего необходимо для того, чтобы выработать меры предупреждения от неосмотрительных действий самой жертвы».

— Как это понимать? — спросил Худобердыев.

— А очень просто. Поведение человека может быть не только преступным, но и виктимным. Если под виктимностью понимать обратную сторону преступности. Понятно?

— Не слишком.

— Иными словами, виктимность — это черты в поведении жертвы, опасные для нее самой. Скажем, распущенность, легкомыслие, уступчивость.

— Вот теперь ясно, — сказал Худобердыев.

— Не мешало бы вам запомнить и такой термин, как виктимогенная обстановка, — посоветовал Тагаев.

— И что же это такое?

— Частный случай в криминологии. Ну а если точнее — та обстановка, которая способствует возникновению обстоятельств, создающих опасность причинения вреда, но обязательно связанная с личностью или поведением самого потерпевшего.

— Любопытно, — согласился Худобердыев. — А если привести пример?

— Хоть из библейских преданий.

— Совсем интересно.

— Тогда пожалуйста. — Тагаев достал из верхнего ящика стола «Библейские сказания» Зенона Косидовского и передал старшему лейтенанту. — Откройте на двадцать первой странице и читайте.

«У Адама и Евы были два сына: старший — Каин, и младший — Авель. Авель пас овец, Каин обрабатывал землю. Однажды случилось так, что Каин принес в дар богу плоды земли, Авель же посвятил ему первородных ягнят от стада своего. Бог Яхве благосклонно принял дары Авеля, а на подношение Каина даже не посмотрел. Каин был разгневан, и лицо его помрачнело… Снедаемый завистью, он заманил Авеля в поле и коварно убил его».

— Если перевести на язык виктимологии, — сказал Тагаев, — то это будет выглядеть так. В данном случае жертва вызвала лютую зависть у близкого человека и, сама того не желая, спровоцировала преступление. Авель чувствовал какую-то вину перед братом и надвигающуюся опасность, но дал легко заманить себя в глухое место, где и совершилось насилие. Между прочим, такое состояние жертвы, предшествующее насилию, — ее безволие, покорность — принято называть «синдромом Авеля».

— Беру на вооружение, — улыбнулся Худобердыев.

— И правильно. А если захотите узнать об этом подробнее, возьмите книжку моего научного руководителя Франка «Виктимология и виктимность».

В телетайпной скучала Ирина Климова.

— Известно ли тебе, что такое «синдром Авеля»? — спросил с порога Худобердыев.

Она пожала плечами.

Старший лейтенант недоверчиво покосился на аппарат прямой связи.

— Он у меня сознательный, — заметила Ирина. — Когда надо — молчит.

— Так вот, — многозначительно начал Худобердыев. — Криминология изучает преступность. Но ведь и поведение жертвы имеет большое значение…

Он говорил вдохновенно, мысленно благодаря майора Тагаева за урок.

Оставшись одна, Ирина задумалась над его словами.

…Был пожар. Как все это произошло, Ирине рассказали потом, много лет спустя. А тогда она просто испугалась. Проснулась ночью от страшного крика. Из соседней комнаты рвалось пламя. Ее схватили за руки и выбросили в окно. Она упала в траву, оцепенев от ужаса.

Еще ей запомнился душераздирающий крик:

— Горим, горим!

Потом провал в памяти.

Всю жизнь она была в детском доме, даже казалось, что и родилась здесь. А тот пожар, должно быть, приснился однажды. Ей было привычно в детском доме среди таких же, как она, обездоленных ребятишек.

Когда исполнилось восемь лет, Ирину вызвали в кабинет директора.

— Здравствуй, доченька! — сказала незнакомая женщина с отечным, морщинистым лицом. — Не узнаешь? Ну как же так? Ведь я — твоя мама. Вот и гостинцы тебе принесла, Ириша. — Непослушными, дрожащими пальцами она развязывала узелок.

Девочка крепче прижалась к воспитательнице.

Незнакомая женщина наклонилась к ней и робко протянула руку, пахнущую табаком. Ирина сжалась.

— Ладно, — решила женщина. — Я к тебе после приду.

Потрясение было таким сильным, что девочка заболела. Конечно, втайне она мечтала когда-нибудь встретить родителей (у некоторых ее подружек нашлись мамы), но чтобы все произошло так…

Поправлялась она медленно и больше всего боялась, что мать снова придет. Потом их встреча в директорском кабинете тоже стала казаться недобрым, тяжелым сном.

Когда училась в третьем классе, снова пришла мать.