Тайна Ольги Чеховой - [16]

Ольга

Ольга сходила с ума от беспокойства — вот уже почти год, как ее любимый мальчик пропал без вести. В то страшное время люди исчезали навечно, не оставляя следа. Они могли быть расстреляны белыми или красными, похищены бандитами, могли умереть от голода, тифа и быть похоронены в братской могиле. Ольга могла бы перечислить еще сотни или даже тысячи способов, которыми мог бы быть убит ее Лёвушка, но она предпочла единственный, тот, что мог оставить его в живых, — она денно и нощно молила об этом Всевышнего. Ольга никогда не была религиозна, разве что порой автоматически принимала участие в церковных церемониях, но безумные послереволюционные годы, разрушившие весь уклад ее отлично налаженной жизни, повергли душу в смятение. Она уже не знала, во что верить.

Но и времени разобраться в себе не стало — ее захлестнул поток жизни. Сначала в комфортабельной квартире на Пречистенском бульваре появилась дурно пахнущая троица — представители пролетарского жилищного комитета города Москвы. Они осмотрели Ольгины хорошо обжитые покои и вынесли вердикт: «Уплотнить гражданку Ольгу Чехову, единолично занимающую сто сорок метров жилой площади». Напрасно Ольга уверяла их, что с нею в этой квартире проживают поломойка, кухарка и горничная, напрасно не поленилась сбежать вниз по лестнице, чтобы дать им убедиться воочию, кто жил в этой квартире с 1900-го до 1904 года — они были неумолимы. Так что Ольге ничего другого не осталось, как, набросив на плечи старенькое кухаркино пальтишко, чтобы не дразнить товарищей, схватить извозчика и помчаться к Станиславскому.

К уплотнению Ольги Книппер-Чеховой он отнесся со странным равнодушием, чем несказанно ее обидел, и напрасно! Его самого на прошлой неделе уплотнили, да еще как! Просто выставили на улицу из его фамильного дома, но он ей ни слова об этом не сказал — он не хотел афишировать решение жилищного комитета, оно его унижало. К счастью, об этом узнал сам товарищ Ленин, который восхищался Станиславским, Художественным театром и пьесой Чехова «Вишневый сад». И товарищ Ленин восстановил справедливость: фамильный дом Станиславскому, конечно, не вернули, но дали ему приличную квартирку в центре Москвы, а актеров его театра сделали госслужащими. Им назначали государственную зарплату и продуктовый паек, дававший возможность разве что не умереть с голоду. Но все-таки не умереть.

Ольгину квартиру разгородили на две — благо, в ней было два входа, парадный и черный. И как по заказу свыше квартира начала быстро наполняться родственниками, словно для того, чтобы доказать, что свято место пусто не бывает. Первой появилась Ада Книппер, старшая дочка Кости и Лулу. Поздним вечером она постаралась незаметно пройти по бульвару, который со времен революции не подметали днем и не освещали по ночам, осторожно пробралась в некогда роскошный подъезд дома номер 23, крадучись поднялась по лестнице и несмело поскреблась в дверь квартиры своей знаменитой тетки левой рукой, потому что правой прижимала к груди маленький, громко вопящий сверток — свою недавно рожденную дочь, которой даже имени еще не успела дать. Детский рев услыхала Ольга и послала кухарку выяснить, кто скребется в дверь. Кухарка — единственная из прислуги, которую Ольга оставила после уплотнения и которая согласилась три раза в неделю убирать ее квартиру — приотворила дверь и обнаружила за ней молоденькую нищенку с новорожденным младенцем в руках. Она хотела было захлопнуть дверь перед носом попрошайки, но та успела крикнуть:

— Тетя Оля, это я — Ада!

Ольга выскочила из спальни как была, босиком и в ночной рубашке:

— Ада! Наконец-то! Ты где пропадала все это время?

Испуганная кухарка отступила, и в прихожую ввалилась Ада — в прямом смысле слова «ввалилась», потому что не удержалась на ногах и упала, к счастью, на ковер, который сохраняли в прихожей для защиты квартиры от уличной грязи. Ольга склонилась над вопящим свертком, который Ада, падая, исхитрилась отбросить в сторону:

— Боже мой! А это кто? — И, не дожидаясь ответа, приказала кухарке: — Аду в ванную, а все ее вещи немедленно сжечь в печи!

Оказалось, что Ада не только не дала имени дочери, но умудрилась скрыть от истории имя ее отца. Мы вряд ли когда-нибудь узнаем, что она рассказала любимой тетке о полутора годах, которые провела неизвестно где и неизвестно с кем, после чего появилась на ее пороге нищая, вшивая, голодная, с крошечной новорожденной дочерью. Девочку Ада назвала Мариной, а фамилию дала Рид, ту, что в девичестве носила ее собственная мать, красавица Лулу. В немногословных справочных ссылках на семейство Книппе-ров Ада упоминается как Книппер-Ржевская, но больше о Ржевском нигде не слова. Мнения исследователей разделились — одни считают, что отцом Марины был расстрелянный чекистами еврей-большевик Самуил Ржевский, другие — что это романтический герой белогвардейских романсов поручик Ржевский, погибший от рук чекистов вместе с корнетом Оболенским.

Как бы то ни было, не успела Ольга приютить у себя Аду с Мариной, как на голову ей свалились петербургские Книп-перы — Константин и Лулу, которых по решению жилищного комитета Царского Села бесцеремонно выселили из их комфортабельного дома как зажиревших буржуев. Они не решились жаловаться и были рады, что ноги унесли. В квартире у Ольги стало тесно. «Жаль, что представители жилищного комитет не явились сейчас, — сетовала она. — Может быть, теперь они бы нас не уплотнили!»