Тайна Оболенского университета - [177]

– Но вы же ничем этим не делитесь? Разработки Шолохова выкрали, чтобы получить лекарство от рака, но будете ли вы снабжать им больных?

– У Аристарха Борисовича была злокачественная опухоль, но, как видишь, он здоровей молодняка.

– Нет, я говорю не о членах вашего общества, а об обычных людях!

– Лера, не всем необходимы наши разработки. Представь на минуту алкоголика, который регулярно лупит свою жену, третирует детей, представляет опасность для соседей. Он заболевает раком, семья чувствует скорейшее освобождение… Ему нужно это лекарство?

– А разве вы имеете право решать, кому жить, а кому умереть?

– Да. В отличие от общей массы, этого безвольного стада, наше интеллектуальное меньшинство способно решать глобальные проблемы, – гордо произнес Серов и махнул рукой, чтобы я прошла в глубь лаборатории. – Видишь это? – он показал на две большие колбы с темно-красной жидкостью. – В правой – кровь человека четвертой группы с отрицательным резус фактором, в левой – полный аналог по химическому составу. Синтетическая кровь. Теперь дальше… Иди в тот зал.

Я прошла к узкой железной двери и, надавив на ручку, сдвинула ее в сторону. Комната, которая передо мной открылась, была похожа на огромный холодильник со множеством банок разной величины, в каждой из которых в бледно-желтом растворе плавали самые настоящие человеческие органы. У меня всегда была сильная нервная система, и я могла вынести подобное зрелище, не чувствуя рвотного позыва, но все равно стало противно.

– Практически все органы получены искусственным путем и работоспособны. Ты же знаешь, что подобное уже практикуют, но такие операции в мире единичны, они рискованны и стоят баснословных денег. Для нас заменить износившийся орган на новый… идеально работающий, как швейцарские часы, легко. У Ремизовой были проблемы с желудком – теперь их нет. С такой задачей мы уже сталкивались.

– Хотите обрести бессмертие?

– Бессмертие – миф, а вот продление жизни – это наука!

Я еще раз окинула взглядом комнату и хотела уже выйти, как увидела на столе стальной поднос, испачканный кровью, и скальпель. Он сказал, что практически все органы получены искусственным путем. Практически, но не все! Отвратительная и страшная догадка промелькнула в голове.

– Вы не ответили, Иван Викторович, зачем вам дети?

– Ланская… Ты же у нас умная, – мерзко, как гиена, улыбнулся он. – Эти дети не более, чем биологический материал. Они никому не нужны, родители от них отказались. Подобные существа только разрушают общество изнутри, привнося в него болезнь. Можно сказать, это их великое предназначение. Для каждого из них должно быть честью отдать свою плоть здоровому человеку…

И тут мне вспомнилось то ужасное, что я читала по курсу истории ХХ века, то, что вызывало во мне отвращение к мерзавцам, ставившим себя выше других. «Мы народ господ и должны жестко и справедливо править. Я выйму из этой страны все до последнего. Мы должны осознавать, что самый мелкий немецкий работник расово и биологически в тысячу раз превосходит местное население», – говорил Эрих Кох84, немецкий государственный деятель, рейхскомиссар оккупированной Украины. Фашистская Германия активно пропагандировала идеи расизма, нарекая себя расой господ, которой вследствие естественного превосходства суждено повелевать низшими расами и недочеловеками.

– …поэтому биологический материал с этической точки зрения…

Я не слушала. Я не могла это слушать! Как это возможно, что в Университете, где скрупулезно изучают историю, философию и политологию, поддерживали идеи расизма и фашистское мировоззрение? Как возможно, что в нашем высокотехнологичном веке, в стране, в которой менее чем за сто лет несколько раз радикально менялся политический строй, в стране, заплатившей страшную цену за победу над фашизмом, этот самый фашизм мог занимать умы кандидатов наук, докторов и профессоров?

Серов с упоением продолжал рассказывать про научные достижения ученых Оболенки и не сразу сообразил, когда я схватила со стола скальпель, шагнула к нему и приставила лезвие к горлу.

– Ланская, ты чего?! – испуганно вопросил он.

– Как думаете, хватит мне смелости провести скальпелем по вашей шее, а потом смотреть, как вы бьетесь в предсмертных судорогах? – прошипела я.

– Хватит. Еще как хватит. Несколько месяцев назад вряд ли бы, а вот сейчас… Твой майоришка неплохо над тобой поработал, сделал более дерзкой, смелой, уверенной. Но только тебе нет смысла марать руки в моей крови. Моя смерть ничего не решит. Я никто, всего лишь передаю поручения Верховного, или ты думаешь, это я приказал перевезти к нам этот выводок дебилов? Для меня это только лишняя морока, а вот ему хотелось, чтобы все необходимые материалы были под рукой.

– Мерзавец! – процедила я и плюнула в его омерзительную рожу. Серов был прав. Его смерть ничего не решит, разве что навредит мне самой. Я опустила скальпель и отшагнула. – Почему Селезневой удалили матку, почему не вырастили для нее новую?

– Да, ты просвещена очень хорошо, – вытирая щеку от моего плевка, протянул ректор. – Евгения была так же тщеславна, как твой отец. Ланской тобой гордился, постоянно рассказывал, каких результатов добилась его умница-дочурка. Селезнева хотела, чтобы ее ребенок превзошел тебя. Мы тогда разрабатывали новую ступень, думали усовершенствовать некоторые недочеты. Но в чем-то просчитались, и вышла неудача. Плод пришлось удалить вместе с маткой. Сейчас мы можем пересадить ей новый орган, но слишком велика вероятность, что ее ребенок будет обычным. Верховный объявил Селезневу недееспособной и запретил тратить на нее время, тем более ты созрела достаточно.