Тайна, не скрытая никем - [70]

Ее рассказ о том, как она выросла в сиротском приюте, была отдана в ученицы к модистке, потом вышла замуж и приехала в Северный Гурон, вполне согласуется с Вашим повествованием. Расхождения начинаются лишь после смерти мужа. Вот что рассказывает она.

Как-то в самом начале апреля муж с братом пошли рубить лес, а ей велели состряпать обед, но так как она не успела все приготовить ко времени их выхода из дому, то согласилась принести обед прямо на вырубку. Соответственно, она испекла овсяные лепешки, взяла соленой рыбы, пошла по следам мужа и деверя и нашла их за работой на некотором расстоянии от дома. Но когда муж развернул принесенную еду, то весьма оскорбился, поскольку Энни завернула ее таким образом, что жир от соленой рыбы впитался в лепешки и они все искрошились и стали неприятны на вкус. Будучи разочарован, муж Энни вспылил и пообещал на досуге отколотить ее. Затем он повернулся к жене спиной и сел на бревно, и тут она схватила камень, швырнула в него и попала ему в голову, так что он упал без чувств, а точнее говоря, замертво. Затем она и брат мужа понесли или потащили тело к дому. Тут началась метель, и они оказались отрезаны от мира. Брат сказал, что правду следует скрыть, так как Энни не нарочно убила мужа, и она согласилась. Затем они похоронили покойника — в этой части ее рассказ опять совпадает с Вашим, — и на том бы все кончилось, но Энни стала все более и более мучиться душой, убежденная, что нанесла мужу удар преднамеренно. По ее словам, если бы она не убила мужа, он бы сильно побил ее, а зачем она стала бы так рисковать? Так что она в конце концов решила сознаться. Засим она — вероятно, желая подтвердить свои слова — вручила мне локон волос, пропитанный засохшей кровью.

Таков ее рассказ, и я не верю ему ни на йоту. Камень, который эта девушка способна поднять, в сочетании с силой, с которой она способна его швырнуть, ни в коем случае не мог бы убить человека. Я спросил ее об этом, и она изменила свой рассказ — теперь из ее слов следовало, что камень был большой и она не бросала его, а с силой опустила на голову мужа, сидевшего к ней спиной. Я спросил, почему же брат мужа не помешал ей, и она ответила, что он в это время смотрел в другую сторону. На это я сказал, что где-то в лесу, вероятно, лежит окровавленный камень, и ее ответ был, что она вымыла камень снегом. (На самом деле весьма неправдоподобно, что она могла так вовремя найти подходящий камень, притом что вокруг лежал глубокий снег.) Я попросил ее закатать рукав, чтобы оценить, крепкие ли у нее мускулы на руке, и она сказала, что все это было несколько месяцев назад и тогда она была крепче.

Мой вывод таков: она лжет или находится во власти заблуждения. Но на сегодняшний день я не вижу никакого иного способа поступить с ней, кроме как оставить ее в остроге. Я спросил, что, по ее мнению, должно случиться с ней теперь, и она сказала: «Разумеется, вы будете судить меня, а затем повесите. Но зимой людей не вешают, так что я смогу остаться тут до весны. А может быть, вы позволите мне работать. Возможно, вы захотите, чтобы я работала здесь, в остроге, и тогда не повесите меня». Я не знаю, откуда она взяла, что зимой людей не вешают. Я в замешательстве и не знаю, что мне с ней делать. Как Вы знаете, у нас новое и весьма хорошее здание, где заключенным тепло и сухо, их сытно кормят и гуманно с ними обращаются. На нас уже жаловались в том смысле, что кое-кто не боится — а в это время года даже рад — попасть к нам в камеру. Но очевидно, что сию молодую женщину нельзя отпускать на новые скитания, а судя по Вашему рассказу, она не желает поселиться у друзей и знакомых и не может пристойно вести хозяйство, живя одна. Наш острог в настоящее время служит для содержания не только преступников, но и безумцев, и если в отношении ее будет вынесен вердикт о безумии, я мог бы подержать ее здесь в течение зимы, а весной, возможно, отослать в Торонто. Я пригласил врача, чтобы осмотрел ее. Я говорил с ней о Вашем письме и о том, что Вы, возможно, приедете ее навестить, но она весьма неблагосклонно отнеслась к этому. Она просит, чтобы к ней не допускали никаких посетителей, за исключением некой мисс Сэди Джонстон, живущей где-то далеко.

Я прилагаю к своему письму другое письмо, адресованное деверю этой женщины, чтобы уведомить его о показаниях невестки и спросить, что может он сам сказать по этому поводу. Заранее благодарю Вас за передачу этого письма ему, а также за хлопоты, предпринятые Вами, чтобы информировать меня так полно. Я принадлежу к Англиканской церкви, но придерживаюсь весьма высокого мнения о других протестантских деноминациях за их усилия по привнесению размеренности и порядка в жизнь людей в этой части света. Можете быть уверены, я сделаю все от меня зависящее, чтобы спасти душу этой молодой женщины, но, возможно, лучше подождать, пока она станет к этому благорасположена.

Преподобный Уолтер Макбейн — мистеру Джеймсу Маллену

18 ноября 1852 года

Я немедленно отнес Ваше письмо мистеру Джорджу Херрону, и, насколько мне известно, он ответил на него и дал Вам свой отчет о происшедших событиях. Он изумился заявлению своей невестки, поскольку она ни разу не говорила ничего подобного ни ему, ни кому-либо другому. Он утверждает, что это чистый вымысел или фантазия, так как ее даже не было в лесу, когда все случилось, да ей и не было нужды там находиться, поскольку они с братом взяли с собой обед с утра, выходя из дому. По его словам, случай, когда брат упрекал жену за лепешки, испорченные соседством с рыбой, действительно имел место, но в другой день, а не в этот. Также в том месте, где они находились, не было подходящих камней, чтобы совершить подобное действо под влиянием минутного порыва, даже если бы невестка была там и пожелала его совершить.