Тайна «Libri di Luca» - [16]

Иверсен положил плоскую коробку с пиццей на стол, снял пиджак и повесил его на крючок у дверей. Йон последовал его примеру.

— Обожаю пиццу, — признался Иверсен, устраиваясь за столом и открывая коробку. — Прекрасно знаю, что это ваша, молодежная, еда, но ничего не могу с собой поделать. И твой отец здесь вовсе ни при чем. Сам он терпеть не мог датскую пиццу. — Иверсен усмехнулся. — Он наверняка сказал бы сейчас, что это блюдо ничего общего с настоящей пиццей не имеет. Лука считал, что здесь кладут слишком уж много всякой начинки. Прямо какой-то многослойный бутерброд, говорил он.

Йон уселся напротив Иверсена.

— Хочешь кусочек? — предложил Иверсен, принимаясь за еду.

Йон отрицательно покачал головой:

— Нет, спасибо, здесь я целиком и полностью поддерживаю точку зрения Луки.

Не переставая жевать, Иверсен пожал плечами:

— Может, пока я ем, расскажешь что-нибудь о себе… как ты жил все эти годы, что делал?

— Н-да, — начал Йон. — Что ж, я попал тогда в семью к приемным родителям. Они жили в Хиллерёде.^[14] Все бы ничего, но слишком далеко от города. Поступив в университет, я сразу же переехал в общежитие в Копенгагене. Посреди учебы я специально сделал перерыв на два года, в течение которых работал помощником юриста в Брюсселе. Вернее сказать, я был там кем-то вроде ученика. Вернувшись в Данию, закончил курс в числе лучших, благодаря чему получил место адвоката в юридической фирме «Ханнинг, Йенсен и Хальбек», где и тружусь по сей день.

Умолкнув, Йон с удивлением обнаружил, что практически ничего не в состоянии прибавить к сказанному. И не потому, что рассказывать было ничего. Он вполне мог бы описать свою жизнь за границей, поведать о трудностях в годы учебы, о борьбе за место под солнцем в фирме или же о деле Ремера, которое свалилось ему в руки, как апельсин в тюрбан, — хотя, быть может, и как ручная граната. Однако зачем после стольких лет разлуки говорить обо всем этом с Иверсеном, тем более что теперь, со смертью Луки, всякие контакты между ними наверняка и вовсе прервутся?

— Как видишь, ничего общего с литературой, — прибавил он, пожимая плечами.

— Что ж, может, настоящей литературой это и не назовешь, — согласился Иверсен. Он как раз расправился с очередным куском пиццы и потянулся за следующим. — Но и для твоего, и для нашего мира печатное слово имеет огромное значение. Пусть каждый по-своему, но все мы зависим от книги.

Йон кивнул:

— Вообще-то с каждым днем все большее количество материалов можно найти с помощью компьютера, однако по сути ты прав. У каждого из нас, юристов, где-то обязательно стоит многотомный сборник законов. Кроме всего прочего, вид толстых книг внушает гораздо больше уважения, нежели какой-то там компьютерный диск. — Он развел руками. — Так что, насколько я понимаю, надобность в таких букинистических лавках, как эта, все еще не отпала?

Иверсен проглотил наконец последний кусок пиццы:

— На все сто процентов в этом убежден.

— Что, собственно говоря, и привело меня сюда, — деловито подвел итог своего рассказа Йон. — Так ты, кажется, что-то хотел мне рассказать?

— Давай пройдем в библиотеку, — сказал, показывая на дверь, Иверсен. — Там… атмосфера как-то больше располагает.

Они поднялись из-за стола и вышли в коридорчик. В детстве Йону запрещали одному спускаться в подвал — только в сопровождении Луки либо Иверсена. О том же, чтобы проникнуть за дубовую дверь, к которой они сейчас направлялись, даже и речь не шла. В его играх то помещение, что скрывалось за ней, обычно называлось сокровищницей или тюремной камерой, но, сколько он ни просил, как ни умолял, побывать там ему так ни разу и не удалось. Дверь всегда была заперта, а некоторое время спустя он уже и сам перестал спрашивать, что за ней находится. Дойдя до конца коридора, Иверсен извлек из кармана брюк связку ключей, выбрал на ней почерневший от времени простой металлический ключ и вставил его в замочную скважину. Открывшаяся дверь издала столь жуткий скрип, что Йон почувствовал, как шевелятся волосы у него на затылке.

— Это — собрание Кампелли, — с гордостью произнес Иверсен и шагнул в темноту за дверью. Через мгновение в помещении вспыхнул свет, и Йон тоже вошел внутрь. Пол комнаты площадью примерно тридцать квадратных метров был устлан толстым ковром темного цвета. Посередине у низкого стола из потемневшего дерева стояли четыре весьма удобных на вид кожаных кресла. Вдоль стен же выстроились стеллажи и витрины с книгами в самых разнообразных обложках и переплетах. Большинство переплетов, впрочем, были кожаными. Рассеянный свет, струившийся на стеллажи откуда-то сверху, заливал книги и все остальное пространство причудливым золотистым сиянием.

Йон негромко присвистнул.

— Да-а-а, впечатляет, — заметил он и провел ладонью по корешкам книг на ближайшем стеллаже. — Я, конечно, вовсе не знаток, однако, должен признать, выглядит все это просто фантастически красиво.

— А если бы ты был знатоком, то, спешу заверить, тебя бы это впечатлило еще больше, — заметил Иверсен. Он с видимой гордостью окинул взглядом полки с книгами. — Твой отец и его предки веками собирали эту коллекцию. Многие из этих томов побывали едва ли не во всех частях Европы, прежде чем оказались здесь. — Осторожно достав с полки один из фолиантов, он кончиками пальцев мягко погладил дубленую кожу. — Если бы я мог их все еще и слышать, — пробормотал он и прибавил громче: — История в истории об истории.