Тайна Легницкого музея - [14]

— А вдруг все это зазвенит, когда мы полезем через чердак? — осенило Оксанку.

— Об этом мы даже не подумали.

— Что же делать?

— Давайте рассуждать логически и вспоминать, что видели, — предложила Элла. — Чердачок вряд ли может быть защищен сигнализацией. Кому вздумается лезть в него? Это во-первых. Во-вторых, здесь находится живой человек — наш «тип». Какая-никакая, а охрана. И наконец, в-третьих, на стене, где висит картина, не было никаких проводов.

— Это всё так, — пробормотала я. — Ты говоришь, живой человек… Если, конечно, руководство музея знает, что он проводит ночи здесь.

Да, задачка предстояла трудная. Мы подошли почти вплотную к усадьбе и зашли в каштановый парк.

— Представьте, какая красота бывает здесь, когда они все цветут! — прошептала я.

Восхитительно гулять ночью в парке старинной усадьбы, но мы пришли сюда не гулять. Надо было изыскивать пути проникновения в дом. На территории усадьбы не было заметно никакого движения.

— Может быть, его сегодня здесь и нет? — прошептала Оксанка.

— Вряд ли. У него время тоже ограничено, да и желание найти сокровище подстегивает, — разуверила ее я.

Мы осторожно, шаг за шагом стали продвигаться дальше. Хорошо, что парк прилегал почти к самому дому. Все было тихо. Вот уже видна лестница. Оксанка оставила нас за можжевеловыми кустами, а сама направилась к ней. Она попробовала лесенку рукой на прочность — никакого звука не раздалось. Лестница была хорошо прикреплена. Оксанка полезла вверх, а мы с Эллой вцепились друг в друга. Несколько мгновений — и Оксанка наверху. Она почти приникла к крыше, чтобы силуэт не вырисовывался на небе. Мы уже не различали ее в темноте.

Вдруг послышался слабый скрип из соседнего сарайчика. Мы похолодели. Это, вероятнее всего, наш «театральный тип» снова вышел на раскопки. Как же там Оксанка?

Самое хорошее было то, что «тип» начал копать там же, где и вчера, то есть с правой стороны дома. Нас он видеть не мог, если только не стрельнет в голову пойти за чем-нибудь в обход дома. С Оксанкой мы договорились так: если проникнуть на чердак не удастся, она спускается и бежит в наше укрытие. Если же минут пять ее не будет, значит, мы должны продвигаться к лестнице. Пять минут давно истекли, Оксанки не было, и мы рискнули выползти. В измерении одного вздоха мы подбежали к лестнице. Справа слышались равномерные звуки внедрения лопаты в землю — «тип» копал. Элка лезла впереди, я сзади, прикрывая тыл. Вот мы уже на крыше.

— Идите сюда! Дверца здесь только прикрыта, даже подозрительно, — услышали мы шепот Оксанки. Она подала руку Элле, та — мне, и мы кое-как протиснулись в небольшое отверстие слухового окна. И, конечно же, я умудрилась зацепиться за вертушок створки.

— Только бы не сработала сигнализация! — молилась Элла, отцепляя меня.

Наконец мы просочились. Это и в самом деле был чердачок. Передвигались мы в полусогнутом виде из-за низкого потолка. Было очень темно, нужно зажигать фонарик, хотя это и опасно. Я пошла на жертву, сняла с себя топик, оставшись в лифчике, топиком же обернула фонарик, чтобы свет не был ярким. Мы осторожно осветили углы и увидели, что на чердаке находилась свалка всевозможных вещей. Скорее всего, это вещи с этой же усадьбы, но уже непригодные для выставления. У Элки заблестели глаза:

— Смотрите, сколько здесь шкафчиков, буфетиков, стульев!

— Сейчас не это главное, — сказала ей я. — Это и так ваше! Необходимо найти способ, как спуститься в зал.

Оксанка ощупывала пол руками, я бродила с фонарем, ведя за руку Эллу. Вдруг Оксанка позвала нас:

— Посветите сюда, я что-то обнаружила. По-моему, это какая-то карта.

Я посветила. Оксанка держала в руках сверток, края которого были порваны. Мы сели на пол и склонились над ним. Дрожащими руками развернули его, он был весь в пыли и в паутине. Клокотание в горле Оксанки дало нам понять, что найдено что-то очень важное.

— Это он! Это наш предок, Элка! Это он! — заголосила она шепотом. Мы увидели портрет пожилого мужчины в костюме XVIII века. Седой парик с буклями, голубая орденская лента на мундире. И — да, мы с Эллой явственно увидели, что у него поразительное сходство с Оксанкой. Это ли не доказательство родства?! Оксанка быстро свернула портрет и сунула его в сумку. Я снова стала светить. Наконец мы увидели крышку какого-то люка, сразу втроем взялись за ручку и приподняли. Никаких ненужных звуков, к счастью, не раздалось, так как крышка была деревянной. Мы посветили вниз и увидели один из залов, но… из люка не вело никакого спуска, а высота приблизительно три с половиной метра. Мы скисли. Прыгать не было никакой возможности, так как сломали бы себе если уж не шеи, то передвигательно-хватательные органы точно уж. Все пространство внизу было чем-то да заставлено.

— Стойте! — я хлопнула по лбу (он оказался Оксанкин). — Ведь у нас есть веревка!

Мы быстро извлекли ее из сумки и занялись поисками, к чему бы прикрепить. Взгляд упал на перевернутую металлическую кровать. Один конец веревки я привязала к ее ножке морским узлом. Но чтобы не рисковать, нужно было одной из нас остаться наверху и следить за веревкой. Решено — остается Элла. Мы оставили ей фонарь и начали спускаться. Первой лезла Оксанка. На всякий случай мы с Эллой держали веревку. Через некоторое время раздался Оксанкин голос: