Тайна - [8]

– Немножко? Да у тебя изо рта цунами выхлестывает.

– Пусть договорит, П. К., – сказал я, потому что Сильвестр тоже слышал, как пела Таина. – Пусть доскажет.

– Спасибо, Хулио. Потому что П. К. ни хрена не сечет в музыке, а я секу. И я понимаю, почему, когда та девочка запела, рядом как радио включили и все сбежались – и мисс Кэхилл, и все прибежали послушать. У них такие лица были, типа «мать моя, а гадкий утенок-то оказался лебедем».

– Таина не гадкая, – сказал я. – А дальше что?

– Она сексту берет, как не фиг делать. – Сильвестр взглянул на П. К. – Ты хоть знаешь, что такое секста?

– Ага. Это когда твоя мать сексом занимается.

– А дальше, Сильвестр? Дальше что?

– Ох, как же здорово она пела. А потом рот на замок, и все. Я от нее больше слова не слышал.

– Она больше не поет?

– Она больше не разговаривает, – сказал Сильвестр.

Тут мы все напряглись.

К нам направлялся Марио Де Пума, мы этого итальянца знали с детства. Сейчас ему уже стукнуло двадцать, старшак-переросток. Через год ему исполнится двадцать один, и система бесплатного образования сможет выкинуть его на законных основаниях. Марио был похож на Невероятного Халка из комиксов, которые он вечно читал. Приземистый, но весь сплошные мускулы, а его руками, наверное, можно было разорвать надвое телефонный справочник. Жил он на Плезант-авеню, возле ресторана «У Рао» – последнего оплота старой Маленькой Италии в Испанском Гарлеме. Все знали его отца, потому что он походил на Марио – человек-глыба, умом не блещет. Поговаривали, что отец Марио в свое время был одним из громил Джона Готти[27].

Во время ланча Марио разыгрывал одну и ту же сцену. Он медленно вышагивал вокруг стола, где мы сидели, с открытой бутылкой молока в руке. И мы знали, что сейчас он кого-нибудь обольет.

Вот и теперь, завидя Марио, мы замолчали, посасывая леденцы, и уставились перед собой в надежде, что Марио обольет кого-нибудь другого. Но я уже чувствовал, что он у меня за спиной. Марио ненавидел меня, обзывал психом. Холодное молоко полилось у меня по шее, потекло по спине в джинсы.

Марио заржал.

– Не заводись, ты и так мокроспинник[28]. Не психуй. Мексиканцы, пуэрториканцы, доминиканцы – все вы мокроспинники.

Но я уже вскочил и серьезно смотрел ему в глаза.

– А, это ты, псих. – Он не знал, кого облил. – И что ты сделаешь? Я тебя так тресну, что у твоих детей в глазах будет двоиться.

Мне хотелось ударить Марио, но я понимал, что он меня просто размажет.

Я медленно сел.

– А Таина… – Марио говорил громко, чтобы слышали все, кто был в столовой. – Это я ее поимел. Я отец. – Он рассмеялся и зашагал прочь, гордый, словно одержал крупную победу.

– У меня есть свитер в рюкзаке. Возьми пока, если хочешь, – сказал П. К. – Или вытрись им, как полотенцем.

От злости мне хотелось плакать. Молоко стекало по спине. В мокром белье было холодно.

Мне хотелось войти в жизнь Таины. Хотелось, чтобы мое сердце билось в такт ее дыханию, – я читал, что буддийские монахи умеют дышать в такт со Вселенной. Что даже во сне они дышат в такт со всем сущим. Мне хотелось чувствовать то же самое. Хотелось, чтобы сердце Таины билось во мне. Хотелось однажды услышать, как она поет, и увидеть, по-настоящему увидеть, как из ее легких исходит любовь. Но Таина закрылась от мира, и знание хранил Вехиганте.

Мне хотелось знать о нем больше, и после школы я наведался в Публичную библиотеку имени Агилар[29] на углу 110-й улицы и Лексингтон-авеню. Я знал, что такое vejigante и откуда такое прозвище. Старик был высоким и тощим, словно передвигался на ходулях. Но про Плащмена я ничего не знал. Я сел за компьютер и стал гуглить.

На экране возникло изображение тощего подростка, чем-то похожего на меня, только он был выше, кареглазый и в наручниках. Мальчика звали Сальвадор Негрон, он родился в пуэрто-риканском Маягуэсе. Вместе с родителями путешествовал из Пуэрто-Рико в Нью-Йорк так же часто, как впоследствии переходил из одной тюрьмы для несовершеннолетних в другую. Из тюрьмы в психиатрическую клинику и обратно.

В «Википедии» говорилось, что вся история произошла в последний год пятидесятых. Улицы Нью-Йорка принадлежали поющим ду-вуп[30] группировкам и подростковым бандам. Некоторые, подобно «Вампирам», были и тем и другим. Избрав какую-нибудь платформу метро, они швыряли шляпу на цементный пол, начинали прищелкивать пальцами, и вскоре гулкое пение уже эхом отдавалось от стен подземки. Они дарили подземелью мелодичность и гармонию, и многим бандам удавалось таким образом подзаработать. Всем ду-вуп-бандам было известно правило «подземка – для всех», но в наземном мире певцы жестоко воевали за места на углу улиц. Сальвадору, ведущему певцу «Вампиров», нравилось выбирать для пения перекрестки, которые другие ду-вуп-банды считали своими.

Убийство произошло поздно вечером на игровой площадке. По ночам улицы оживали благодаря многочисленным пуэрториканцам, обитавшим в Верхнем Вест-Сайде, от 100-й до 70-й улицы, до джентрификации[31], до того, как вычистили «Иглу»[32]. Радиоприемники разрывались от сальсы. Вода хлестала из открытых пожарных кранов. Каждый искал, с кем потанцевать, каждый искал, кого полюбить и кто полюбит в ответ. Все остывали от летнего зноя. Поздно вечером Сальвадору донесли, что какие-то парнишки из белой ду-вуп-банды «Норманны» побили члена пуэрто-риканской банды. Сальвадор, ведущий певец и президент «Вампиров», собрал своих парней и забил им стрелку на территории «Норманнов», на углу 46-й улицы и Девятой авеню, где «Вампиры» иногда пели без разрешения хозяев.